 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Маленький белый круглый купол. Один. Это было непонятно, и все приникли к биноклям,
а парашют снижался довольно быстро, и вот под куполом, в центре его, стало видно что-
то черное и круглое, это был явно не человек - бомба! Все знали уже об этих новых
бомбах и потому сначала оцепенели, а бомба спускалась сверху, как по нитке, прямо на
головы, и вот сейчас она вспыхнет белым - и все люди испарятся, как капли воды на
раскаленной броне, и камень, размягший, потечет вниз, туда, где в немыслимом жаре,
оседая, плавятся и корежатся железные балки, потом по всему этому сверху туго ударит
волна и расплещет, смешивая, камень и металл, и потом, когда все остынет, никто никогда
не поймет, где и что было и где кто стоял...
Петер увидел это - и в тот же миг воздух над его головой загудел от густой пулеметной
струи, кто-то успел - бомба задергалась под куполом и, оторвавшись, полетела вниз,
упала - Петер не мог оторвать взгляд от нее, - и, раскалившись, загорелась зеленоватым и
очень жарким пламенем, остывающим в густой белый дым, и несколько саперов
бросились туда, к обломкам бомбы, и ломами, лопатами, прикладами, сапогами стали
подталкивать их к обрыву, и Армант был среди них с камерой, потом он бросил камеру на
землю и тоже, схватив руками что-то, побежал к обрыву и швырнул туда это, потом
вернулся и вдвоем с кем-то, прикрываясь руками от жара, потащил по снегу горящий
обломок, другие пытались снегом тушить самый большой костер, но от снега он только
разгорался, но уже кто-то завел трактор и несся туда на тракторе, вспарывая снег, и вот
все отошли, и в дело вступила техника. В две минуты бульдозер сгреб все в кучу и
спихнул вниз, и саперов тут же раздели догола и голых погнали в баню - так было надо.
Все побросали вниз - и одежду, и то, чем они работали, только камеру Арманта Петер
подобрал и, вынув из нее кассету, бросил камеру туда же.
Пережитая почти наяву смерть-испепеление смутила его, да и не только его, все вокруг
говорили чересчур громко и весело и смеялись или противно, или ненатурально, стараясь
притвориться дурачками, которым все равно - жить или не жить; на войне
вырабатывались своеобразные правила хорошего тона. Но скоро они примут свои
законные двести пятьдесят, и все станет простым и вполне приемлемым - так вот и
живем... и помираем так. А что? Нам помереть - это раз плюнуть. Эх, солдаты-солдатики,
оловянные лбы...
Вечером Арманта сильно морозило, но к утру он успокоился и уснул. Петер намеревался
отправить его в тыл, но господин Мархель и слушать не захотел - самого
дисциплинированного оператора - и в тыл? Ну нет!
Кассету, снятую Армантом на тушении бомбы, Петер проявил, но лента почему-то
оказалась засвеченной.
Наконец Петер выловил Менандра. Для этого пришлось устраивать форменную засаду.
Менандр, прижатый к стенке, сознался в том, что выменял у саперов шестьдесят две
коробки с отснятой лентой и что действовал, не ставя в известность начальника; но,
оправдывался он, секретность была необходима для безопасности самого начальника -
резонно? - а ленты хранятся в самом надежном месте, в берлоге Баттена, и о них можно не
беспокоиться. Все было логично, и Менандр был предан и смотрел прямо в глаза,
готовый обидеться за то, что возникли такие гнусные подозрения - в том, что он,
Менандр, мог совершить нечестный поступок, - а все равно беспокойство Петера не
уменьшилось, просто он уже не мог понять, из-за чего оно. Не из-за лент, выходит? Из-за
Шанура, да? Или еще что-то висит? Ни черта не понятно...
Еще неделю возились в павильоне, доснимая кое-что - так, детали; Армант почти
поправился, только изредка его знобило. Сняли фантастическую сцену, сочиненную
господином Мархелем, вероятно, в момент обострения гениальности: полковник Мейбагс,
узнав, что бомбой убило повара, сам становится на его место, готовит саперам обед и, в
белом халате и колпаке, разливает им по котелкам суп.
Петер, пользуясь своей невидимостью, пробрался мимо часовых на настоящую
стройплощадку. То, что он увидел там, даже не удивило его, но почему-то надолго