 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
участвуют в лотерее, где разыгрываются королевский титул, титулы советников и
придворных, жрецов и судей, а также все прочие сколько-нибудь заметные места в
государстве, вплоть до сутенеров, которые там не преступники, а уважаемые
предприниматели, потому что проституция на острове является важнейшим источником
поступления иностранной валюты; а чтобы придать остроту лотерее, подсыпать в это дело
перчику, разыгрывается еще и десять мест в камерах приговоренных к смерти; как
правило, новый король, взойдя на престол, объявляет им помилование, но случается, что
его отвлекают другие дела... Однажды, в канун Рождества, - Освальд уже встал и начинал
топить печь - донесся откуда-то многоголосый звенящий гул. Освальд оделся и вышел из
дому. Светало. В небе над ним, ярко высвеченные не взошедшим еще солнцем, вились
самолеты. Их было видно очень хорошо: три больших восьмимоторных ползли медленно-
медленно, а вокруг них кружились, как пчелы, десятка полтора маленьких. Потом,
перекрываясь и накладываясь, стали доноситься другие звуки: будто там, в небе, рвали на
полосы крепкие простыни. Два маленьких самолетика закувыркались и упали далеко
отсюда. Потом еще один плавно пошел вниз, волоча за собой тонкий розовый шлейф.
Самолеты были теперь точно над домом. Освальд подумал, что если сейчас какой-то из
них упадет, то упадет прямо сюда, на него. Захотелось убежать, но убегать он не стал -
бесполезно. Несколько маленьких - пять или шесть - отошли в сторону, развернулись и
бросились на большие. Другие маленькие оказались на их пути, снова раздался треск
разрываемых полотнищ, и сразу четыре самолетика, загоревшись, стали падать в разные
стороны, рисуя в небе огромный светящийся крест. Наверное, кто-то из нападавших
прорвался все-таки к большим самолетам, потому что крайний слева стал оставлять за
собой в небе след, все более густой и темный, и через несколько секунд он полыхал весь,
как сарай на ветру; он еще шел следом за остальными, но потом вдруг завалился набок и,
скользя, как с горы, рухнул со страшным, сотрясшим землю грохотом, и там, где он упал,
встала багровая, клубящаяся туча. Только потом Освальд заметил, что в небе, под черным
следом его падения, неподвижно висят штук десять маленьких белых кружков. Два
оставшихся больших самолета удалялись, рев их моторов замирал, и маленькие
самолетики уже не вились вокруг них, а ровненько держались сзади и по одному
подлетали к ним и будто бы прилипали снизу к огромным распластанным крыльям.
Освальд еще потоптался на крыльце, ожидая продолжения увиденного, но ничего больше
не было, и он вернулся к печи. Через час в дверь забарабанили. Освальд осторожно
посмотрел в незамерзший уголок окна: у изгороди стояла знакомая полицейская машина,
и тот, кто стучал в дверь, был в полицейской шинели, лица не разобрать. Освальд отпер
дверь. Это был старший полицейский Ян.
- Входи, - сказал Освальд. - Видел? - спросил Ян. - Как они нас... - Видел, -
подтвердил Освальд.
- Замерз, как цуцик, - сказал Ян. - Печка в машине ни к черту. - Зови всех, - сказал
Освальд. - Погреетесь.
- Да ну их, - сказал Ян. - Там у меня эти... гражданская гвардия. Пердуны, одним словом.
И с ними - парашютистов ловить. Смех, да и только. Не знают, с какого конца винтовка
стреляет. Погреться дашь? - Он звонко щелкнул себя по горлу.
Освальд принес полный, до краев, стакан можжевеловой и толстый ломоть ветчины. Ян
выцедил водку, прослезился, занюхал ветчиной; потом, разрывая ветчину пальцами, стал
есть.
- Бьянкина свининка? - спросил он, жуя. - Ее, - сказал Освальд.
- Умеет, ведьма, - сказал Ян. - Что умеет, то умеет. Теперь долго такой свининки не
будет.
- Почему? - спросил Освальд. - Так один самолет прямо на ее свинарник упал. Вот
визгу-то небось было! Все вперемешку изжарились: и летчик, и свиньи, и китаец. Такое,
понимаешь, рагу.
- И китаец сгорел? - И китаец. Он там, со свиньями, ночевал. С ума сойти - спать в