 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
делает жесты, будто рвет на себе волосы и подбрасывает их вверх; в тех местах, откуда
Шанур родом, это означает проявление наивысшего ликования души).
Петер: Да ну вас. Сами не могли послать его подальше... А как он ногами!
Шанур: А как он ногами! Я никогда не забуду - как он ногами! (начинает хохотать; он
хохочет громко и совершенно неэстетично, широко раскрывая рот и задирая голову, при
этом звуки возникают такие, будто в горле у него работает небольшая камнедробилка).
Петер: Да ну вас... Ну вас всех... (скисает от смеха, отходит, держась за живот, и валится
на кровать; дальше хохочет лежа).
Армант: Господин советник? Вы живы? Ну откройте же глаза. Не открывает. Что же
будет? Вы что - с ума посходили? Не понимаете ничего? (внезапно тоже начинает
смеяться; сквозь его страх прорывается странный рваный смех, иногда усилием воли
Арманту удается сдержать смех и сделать скорбное лицо, но это на секунду, не более:
губы начинают кривиться, и он вновь захлебывается смехом, только в глазах мелькает
паника, как у настоящего утопающего).
Петер: Оставь его, Ив. Проснется утром и ничего помнить не будет. Армант (с
надеждой): Вы думаете?
Петер: Ты что, сам никогда не надирался? Армант: Хоть бы обошлось...
Шанур: Да ладно тебе. Запричитал... Господина Мархеля общими усилиями подняли с
пола и уложили на кровать Арманта. Обморок его скоро перешел в сон, он задышал
глубоко и ровно, потом захрапел. Под утро он привел постель Арманта в негодность, но
не проснулся.
Рапорт, подготовленный Петером, в кратком изложении трактовал события так:
господин советник в нетрезвом виде угрожал оружием подполковнику Милле, был
подполковником обезоружен и обездвижен. Просьба не придавать инцидент огласке.
Однако подавать рапорт не пришлось, так как господин Мархель, проснувшись поздно и с
тяжелой головой, несколько сконфузился, потрогал припухшую челюсть, извинился
перед младшими операторами за причиненное беспокойство и, кое-как приведя себя в
порядок, удалился. Через час он вызвал Петера и еще раз принес свои извинения; как
Петер понял, о событиях вчерашнего вечера он имеет весьма смутные и путаные
представления. Потом господин Мархель сказал:
- Мне кажется, мы несколько расслабились и позволили себе... позволили расслабиться...
да. Туман, снижение темпов работ, некоторая, я бы сказал, некинематографичность
происходящих событий; но тем более надо собраться с мыслями, проявить определенную
фантазию, мастерство, талант, наконец. Я прошу вас сегодня вечером в штаб генерала на
совещание. Подумайте, не внести ли какие-нибудь изменения в сценарий? Да, и вот еще
что: я вызвал усиление, и завтра прибудут еще несколько человек из вашей редакции, а
во-вторых, есть информация, не слишком, правда, достоверная, что наш техник не был
похищен агентурой, а просто дезертировал; прошу вас, попытайтесь проверить и, если
возможно, опровергнуть эту информацию. Вам это сделать проще, чем мне.
- Слушаюсь, - сказал Петер.
- Ах, подполковник, оставьте этот официальный тон! Ну какой вы, к черту, военный? А
я? Зачем нам этот барьер субординации? Давайте на "ты" и по именам? Хотя бы без
посторонних?
Петер понимал, что медлить при ответе нельзя, что самое неудачное было бы помедлить
и сказать "да", поэтому он без внешних проявлений сомнений и брезгливости протянул
руку и сказал:
- Петер.
Господин Мархель руку принял, пожал - кисть у него была вялая и горячая - и сказал:
- Гуннар!
В голосе его была какая-то неподобающая случаю значительность. Только позже Петер
понял суть этого перехода на "ты" и далее - к разнузданному амикошонству. По
въевшейся привычке господин Мархель намерен был поменять местами причину и