 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
сегодняшним днем - ты думаешь, что это недостойно пристального рассмотрения, что
главное - это обязательно что-то большое и обязательно устремленное в завтрашний ден
ь...
- Ты меня совсем каким-то ослом выставляешь, - сказал Петер. - Ты и есть осел, -
сказал Баттен. - Если хочешь знать, на таких, как ты, все и держится.
- Это ты загнул, - сказал Петер. - Ничуть, - сказал Баттен.
Они помолчали, и Петеру представилась вдруг во всей красе нелепость каких-либо
возражений на эту голую истину - да, господа, истину, таким уж я уродился, таким
выкормлен и выбит, чтобы не обращать внимания на детали быта и вообще все суетное и
преходящее, а видеть явление целиком и проникать в суть, и обобщать с точки зрения
прогрессивной философии пангиперборейства - а ты ее знаешь, ту философию? Вот то-то
и оно...
И вообще, все это действительно неважно, а важно то, что жив Баттен, что сработало
его чутье и что, доверяя чутью Баттена, порох надо держать сухим.
- Пойду я, - сказал Петер. - Значит, солярки... - Пожалуйста, - сказал просительно
Баттен, и Петер вспомнил, что Баттен мерзляк и всегда кутается во что-нибудь теплое.
Интересно, почему они мне все доверяют: и чокнутый Шанур, и дезертир Баттен, с
усталым недоумением думал Петер. Более того: почему я допускаю, чтобы они мне
доверяли и втягивали меня в самые разные подрасстрельные истории? Как у меня там с
инстинктом самосохранения? Петер прислушался к себе. С инстинктом было хреново:
весь замордованный, он свернулся калачиком где-то на дне и тихонько поскуливал.
Бедняга, пожалел его Петер, и инстинкт слабо огрызнулся: себя пожалей.
А в блиндаже господин Мархель устраивал разнос младшим операторам. Он сидел за
столом, на котором горой громоздились катушки с пленкой и прочие атрибуты киношной
деятельности, и выговаривал за развал работы, а операторы стояли навытяжку: Армант
внимал ему со скукой, Шанур - с тишайшим бешенством в глазах.
- А вот и главный виновник, - сказал, поворачиваясь всем корпусом, как ник, объясните-
ка мне, соблаговолите, как вы понимаете политику нашего Императора в области...
Смиррна! Стоять, как подобает, когда речь идет об Его Величестве!... как вы понимаете
своей брюквой, которая у вас растет на месте наблюдательно-мыслительного органа, в
просторечии...
Петер повесил камеру на гвоздь, подошел к господину Мархелю вплотную и четко,
сдерживая себя из последних сил, произнес:
- Господин советник, потрудитесь покинуть наше общество. Вы находитесь в состоянии,
недопустимом для продолжения разговора.
- Т-ты!.. - клокотнул господин Мархель и стал подниматься из-за стола, цапая себя за
задницу, где должна была находиться кобура, и тогда Петер ему врезал. Ох, и много же он
вложил в этот удар! Все, что лежало на столе, так и брызнуло в стороны, и ноги господина
Мархеля, обутые в мягкие шевровые сапоги, взметнулись над столом буквой "V" -
символом победы и возмездия. Потом он тяжело грохнулся на пол по ту сторону стола и
затих.
Немая сцена: Петер придерживает левой рукой правую, потому что правая занемела и
ниже локтя ее будто бы нет совсем, поэтому он непроизвольно ее там ощупывает, чтобы
убедиться, что она все-таки есть; Армант и Шанур растерянны до предела, такого оборота
событий они не ожидали и теперь не могут вспомнить свои действия и реплики в этом
варианте. Пять секунд, десять секунд... Кончилась немая сцена.
Армант: Вы что, вы что?.. Совсем уже? (чуть не плачет: огибает стол, наклоняется над
господином Мархелем).
Шанур: Бог ты мой! Какой апперкот! Какой классический апперкот! Армант: Господин
советник? Господин советник? Не дышит! Что же будет? Что вы наделали? Что вы
наделали? Нас же всех расстреляют!
Шанур: Перестань скулить! Петер... (не может словами выразить свои чувства, поэтому