 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
что о жанре детектива судят по его отбросам, тогда как о всех прочих жанрах - по их
достижениям, и снова было сказано, что детектив в этом смысле не одинок. Фантастика
полностью разделяет его горестный триумф.
Впрочем, мне не обидно за покойных Немцова, Охотникова и Гамильтона, равно как и
ныне здравствующих Казанцева, Медведева и Ван Вогта. Мне обидно за Стругацких,
произведения которых не понимают второстепенные литературоведы, берущиеся о них
писать, - а литературоведы высшего класса либо считают это делом ниже своего
достоинства, либо (как великолепный исследователь А. Зеркалов) некогда начав, в конце
концов отступаются - негде печатать такие работы... Мне обидно за Вячеслава Рыбакова,
который никогда в жизни не сумеет мало-мальски достоверно описать какой-нибудь
"сопространственный мультиплексатор", но воспринимается критиками так, будто он
пишет книги о роботах. Мне обидно за Андрея Столярова, который сам вынужден
подводить литературоведческую базу под то направление, в котором он работает, - ибо
знает, что ни один профессионал за это не возьмется. Не потому, что эта задача ему не по
плечу, а потому, что слишком много чести - сравнивать какого-то Столярова, скажем, со
Стриндбергом...
И, конечно, мне обидно за Андрея Лазарчука. А с другой стороны... Какое это имеет
значение? Если вы держите эту книгу в руках - значит, роман "Опоздавшие к лету" все-
таки выпущен, и у каждого читателя - будь он хоть снобом, хоть, напротив, фанатичным
почитателем Берроуза - есть прекрасная возможность самому оценить философские
концепции автора. В любом случае, сам факт выхода magnum opus Андрея Лазарчука
значит гораздо больше, чем чей-то заносчивый снобизм.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
КОЛДУН
Здесь лес раздавался вправо и влево, открывая невысокому северному солнышку
зеленый сочный луг с медлительными пятнистыми коровами на нем, стога запасенного
впрок сена и изгородь, широко обнесенную вокруг дома, добротного и двухэтажного, где
жили Освальд и отец Освальда, а по другую сторону дома тихо стоял пруд, светлый по
утрам и непроглядно-черный после полудня, когда на воду надвигалась тень
тысячелетних дубов, и дальше, в вечной уже тени тех дубов, лежало тяжелое замшелое
тело плотины, останавливающее на время бег воды, и вода, прокатываясь по обросшему
зеленым нежным шелком желобу, лилась в ковши мельничного колеса и в тех ковшах
тихо спускалась вниз, в постоянную прохладу и полумрак у подножия плотины, в заросли
осоки, мокролиста и конского щавеля, и дальше продолжала свой бег незаметно, кроясь за
ивняком и черемухой, пока, слившись с другими такими же ручейками и речками,
напитавшись подземными ключами, не обретала силу и имя реки и уже с силой и именем,
достойно, входила в спокойную и полноводную в любое время года реку Лова,
разделявшую пополам уездный город Капери, город, в котором есть все, даже железная
дорога, и по понедельникам и четвергам от перрона отходят составленные из
пассажирских и товарных вагонов поезда, идущие в портовый город Скрей, где у
причалов стоят черные и белые пароходы со всех морей, а по средам и субботам поезда
возвращаются обратно, и тогда на вокзале становится шумно и тесно, и все такси города
Капери собираются на привокзальной площади, дымя и пофыркивая, и развозят
приехавших по домам и гостиницам, а если кому-то надо попасть в близлежащие села и
хутора, то им никогда не отказывают, но берут довольно большие - по здешним меркам -
деньги; с хуторов же приходится добираться своим ходом, и отец Освальда, сложив в
деревянный, с навесным замочком чемодан кой-какие пожитки, зашив деньги за
подкладку и сунув в заплечный мешок каравай хлеба, копченый окорок и четверть
домашней можжевеловой водки, пешком дошел от дома до хутора Бьянки Пальчековой и
там договорился с Бьянкой, что ее работник, китаец Лю Шичен, за два динара довезет его
на бричке до вокзала, а на обратном пути прихватит ветеринара, потому что у свиней