 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
назад - как метроном, что-то раскручивалось у него внутри, он просто не мог иначе -
судорожно вцепившись руками в край стола, сжав зубы, он качался на стуле, пока стул не
заскрипел, тогда он с трудом оторвал одну руку от стола и вцепился зубами в запястье,
пронзительная боль принесла облегчение... Тетя Ралица расставляла на столе чашки,
сахарницу, корзинку с печеньем и конфетами, наливала кофе из кофейника ("Сладкий,
Эрик? " - "Чуть-чуть"; "Сливки? " - "Нет, я - черны й... "), а Эрик, прикрыв левую кисть
носовым платком и не убирая руку с колена, сосредоточенно пил совершенно безвкусный
напиток, откусывал кусочки знаменитого печенья тети Ралицы и о чем-то думал - сам не
понимал о чем.
-... как бы хорошо всем было, - услышал он вдруг ее голос и вспомнил то, что она
говорила только что: чтобы Эрик переселялся к ней, комната Ангела будет его комнатой,
а вещи Ангела - его вещами (и сам он будет Ангелом - ангелочком, подумалось Эрику), и
ей будет не так одиноко, и Эрику, почти сироте при живых родителях, будет лучше, и
всем будет хорошо, - Эрик испытал вдруг острый укол неприязни, потому что это был
запрещенный прием: ей нельзя было этого предлагать, потому что она знала, что Эрику
будет невозможно отказаться, - по крайней мере, нельзя было предлагать сейчас...
- Тетя Ралица, - сказал Эрик. - Подождите немного. Я просто не знаю, как буду жить.
Может быть, я скоро уеду... домой. И вообще - я стесню вас. А Август вас любит, я знаю.
Он хочет на вас жениться.
Август был преподавателем на кафедре всемирной истории в университете, где учились
Эрик и Святоша, и у него уже несколько лет тянулся с матерью Святоши странный
безнадежный роман; и Эрик, и Святоша об этом знали и очень сочувствовали Августу.
- Милый, - сказала тетя Ралица грустно, - Августу не это мешает... мешало, мешает и
будет мешать... Августу - вовсе не это... Я, кажется, догадываюсь, почему ты
отказываешься. Она симпатичная. Я видела вас на бульваре. Чтоб ты знал: я не
навязываюсь тебе в матери. Но комната Ангела с сегодняшнего дня - твоя. Хочешь - живи,
хочешь - не живи. Ты меня понимаешь?
- Спасибо, тетя Ралица, - сказал Эрик. - Хоронить будем послезавтра, - сказала тетя
Ралица. - Я приду, - сказал Эрик.
- И еще, - сказала тетя Ралица. - Мальчик мой... - Она запнулась. - Ты шел к Ангелу...
тебе было что-нибудь нужно?
- Да, - сказал Эрик. - Я хотел занять немного денег. - Ты будешь смеяться, - сказала
она, - но я так и подумала. Август всерьез считает меня ведьмой - я умею слышать чужие
мысли. Сколько тебе надо?
- Я у вас не возьму, - сказал Эрик. - Похороны... и вообще... - На похороны не нужно
ничего, - сказала она. - И на поминки. Нас, славян, здесь не так уж много, и живем мы
тесно. Если кто-нибудь умирает, хоронит его вся община. Ты хочешь что-нибудь купить
своей девочке?
- Нет, - сказал Эрик. - Мне нужно съездить в столицу. На один день. Это насчет моей
будущей работы.
- Понятно, - сказала тетя Ралица. - Вот тебе... - Она достала из ящика серванта
деревянную шкатулку. - Вот тебе три сотни. Вернешь, когда станешь много зарабатывать.
- Верну, - сказал Эрик. - Я скоро верну. - Ты приедешь послезавтра...
- Да. Рано утром. Я сразу приду, прямо с вокзала. Что-то опять начинало происходить с
головой, будто кто-то чужой изнутри небольно, но жестко раздвигал все, что ему мешало,
и пытался выбраться наружу, и от этих толчков позади глаз стали появляться неяркие, но
обширные, с размытыми краями, световые пятна - гасли и появлялись снова...
- Что с тобой? - спросила тетя Ралица, наклоняясь к Эрику. Ты болеешь? Опять было
как тогда: он, не глядя специально ни на что, не останавливая взгляд ни на чем, видел все
вокруг одинаково четко, хотя - он только сейчас обратил на это внимание - обесцвеченно,
почти черно-бел о...
- Нет... - выдавил он из себя, - нет, спасибо... все хорошо. Все хорошо. Я пойду, ладно?