 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
перевез уже. Он перелез через подоконник на козырек над дверью, а оттуда не торопясь
спустился на землю. Пригодился мой "черный ход", пригодился. Прижимаясь к стене, он
добрался до арки, вышел на улицу и, делая большой крюк, направился к ратуше, чтобы
выйти к ней с противоположной от отеля стороны. Никем не замеченный, он сел в
"виллис" и уехал. По дороге дважды чуть не завалился в кювет, даже ветер, бьющий в
лицо, не помогал - так слипались глаза.
Уже на последних каплях воли и сил он дотянул до гаража, забрал фотоаппарат и
пистолет, отпер дом и ввалился внутрь. Надо было сразу идти в душ, холодная вода
помогла бы хоть немного, но он задержался на несколько секунд в прихожей -
прислонился к стене перевести дух; этого не надо было делать, понял он, когда ноги вдруг
подогнулись. Вот и все, успел подумать он - и больше ничего не успел.
Что-то опасно шевелилось вокруг, но пока не задевало его, и он, умом понимая
опасность, не пугался, как не пугался глухого свиста пуль. Но канат был уже натянут,
пусть в метре над землей, но все равно: шаг вправо, шаг влево - побег! Канат натянули
другие, а идти надо было ему. Март оглянулся назад и понял, что лучше бы он не
оглядывался. Тогда он ступил на канат и ощутил его зыбкость под своими ногами...
Темнота оживала вокруг него, казалось, что темнота - это просто плотный занавес, за
которым движутся фигуры, задевая его и оставляя на нем моментальные отпечатки своих
форм; потом это исчезает и уже в ином виде возникает где-то. Потом занавес выпятился
особенно сильно, и странные тени легли на него, придавая рельефность отпечаткам, уже
не мимолетным и нечаянным; впереди всего было глубокое, почти бездонное и страшное
в своей бездонности дуло револьвера - витки нарезки вели в его недра, как три
(трансцендентное число три!), как три спиральных спуска на дно ада, на самое его
ледяное дно, где под одной медной, и под одной свинцовой, и под одной железной плитой
погребен враг рода человеческого, укрощенный, но существующий... Далее шли
человеческие пальцы, заледеневшие от близости адского холода, и рука, немеющая под
немыслимой тяжестью вещественной вечности, и сам человек, в котором перегорали
последние нити каната, удерживающего любого в этом мире со всеми его, мира,
пересечениями путей и всеми его, человека, тяжестями. Нем был человек и иссушен
неутолимой танталовой жаждой, и ждал он освобождения от собственной тяжести или от
тяжести мира, и то, что он задумал, было страшно и глупо, потому что, приняв в свою
душу бремя убийства, он никогда не всплывет больше на поверхность - и захлебнется в
нем то, что томилось от жажды, как если бы осужденный на молчание певец вырывал
свой никому больше не нужный язык, - не выходом это было, а бегством, и человек
понимал это, но гнал от себя понимание...
Вошедший в темноте споткнулся о его ноги. Замер - и Март почувствовал Тригаса
настолько отчетливо и полно, что показалось, будто сознание его раздвоилось - или тело?
- и что это он сам стоит над собой лежащим...
- Зажги свет, Юхан, - сказал Март.
- Зачем? - Голос Тригаса был абсолютно пуст. - Будет виднее.
- Ни к чему.
- Зря.
- Не хочу света. - Промахнешься.
- Нет.
- Неужели ты веришь во всю эту ерунду? - В вампиров? Это не ерунда.
- Дай руку. Страшно вымотался я сегодня... - Я видел. Они хотели разгромить зал, но
мэр не позволил, поставил охрану...
- Меня еще не пытались достать? - Скоро начнут. Там их человек сорок собралось. Все
подходят. А я увидел, что машины твоей нет, ну и догадался...
- Решил успеть раньше?
- Зря ты говоришь, что это ерунда. Это правда. - Дурак ты, Юхан. Это просто еще один
камень на душу. Конечно, загораться ты больше не сможешь...