 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
- Куда? - спросил Петер, холодея, потому что уже догадался - куда. - Так это... за
каньон. Там-то всего безопаснее...
- Понятно, - сказал Петер. Внутри него стремительно разрасталась пустота, которую
нужно было не медля чем-то заполнить, пока она не поглотила все. - Понятно...
Он вынул пистолет из кобуры. - Предатели, - сказал он. - Паскуды. Иуды кромешные.
Мразь поганая. Дерьмо. А ну, к стенке!
Менандр и Баттен медленно, как во сне, поднимались на ноги, а Лолита Борхен сползла
на пол и сидела, широко открыв рот и, кажется, визжала.
- К стенке, - повторил Петер, показывая пистолетом, куда именно.
- Ты это... Петер... погоди, - сказал Менандр. - Ты не думай, мы поделимся. Мы еще не
все получили. Вот динарами... двести тысяч... все можешь взять, нам-то не надо, зачем
нам деньги, правда, Баттен? А вот доллары, тридцать тысяч, тоже все забирай. И ее бери,
она ничего девка, мягкая, забирай... только этого... твоего... не надо. Не надо, ладно? Ну
что ты молчишь?
- Кончил? - спросил Петер. - А ты? - Кончай волынку, не тяни душу! - взмолился
Баттен, и Петер, подняв пистолет на уровень глаз, выстрелил Менандру в голову - в
голову, но в последний момент его толкнули под локоть далекие отсюда жена Менандра,
и его три дочери, и внуки, уже рожденные и еще нет, - и пуля взбила пылевой фонтанчик
у самой макушки Менандра, и он, серый, как войлок, осел на пол; на Баттена Петер только
взглянул, и этим взглядом Баттена швырнуло об стену, и так он и остался, повиснув на
стене, как плевок; Лолита Борхен ползала в ногах Петера и голосила истошно, пытаясь
поцеловать его разбитые итальянские ботинки, Петер брезгливо отстранился и вышел.
Снаружи было сумрачно и сыро. Где-то вдали гудели и завывали моторы, а потом ветер
донес обрывки похабной частушки. Петер шел, спотыкаясь, что-то ему мешало, потом он
понял - что, и засунул пистолет в кобуру. Все впустую. Полгода работы - коту под хвост.
Предатели. Проститутки вонючие. Подонки. Все, все - к черту, к дьяволу... И тут его
осенило - тайник! Есть же еще мой тайник!
У блиндажа, где якобы сидел майор Вельт, стояли часовые. Петер не стал туда
заглядывать, он и так знал, что по ночам там собираются саперные офицеры, пьют ром и
играют в карты. Пока, наверное, там пусто.
Подонки... предатели... паскуды...
Возле статуи Императора Петер остановился. Внимание его привлекли странные звуки,
исходящие, кажется, из постамента. Приобретя невидимость и неощутимость, Петер
заглянул внутрь. Там было тесно и душно, пахло разгоряченными телами и перегаром. На
экране, висящем так высоко, что приходилось задирать голову, кинозвезда Лолита Борхен
занималась любовью с красавцем восточного типа. Зрители бурно сопереживали. Петер
пробкой вылетел наружу.
Так. Еще и это... Ладно. Он прошел мимо часовых, нашел ту яму и засунул в нее руку.
Коробки были на месте... стоп! Это были не коробки. Он вытащил одну. Да, это были
банки с тушенкой. Кто-то продал тайник...
Все, Петер?
Выходит, что все. Все. Вообще все.
Ничего не осталось. Будто ничего и не было. Он не запомнил этой ночи. Это я стер ему
память. Он не должен был запомнить ее, потому что мы были вдвоем. Я держал его за
руку и говорил, не переставая, говорил, что не все потеряно, что никогда не бывает так,
чтобы потеряно было все - а даже если и так - держись, Петер, Петер Милле, сожми зубы
и сузь глаза, ты еще нужен мне и многим, и кто вместо тебя будет проживать твою долгую
жизнь? Я говорил, что никакое поражение не бывает окончательным и что бывают такие
поражения, которые важнее победы. Я говорил, что без него невозможно быть этому
миру, что без него здесь не смогут ни черта, а он говорил мне, что я сволочь, что не помог
ему в деле и не предупредил о предательстве, пришедшем отовсюду сразу. Еще он
спрашивал про Шанура и Брунгильду, но, клянусь, их судьба мне неизвестна. Он то