 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
представил ему один план, план физического и психического превращения обезьян в
Людей. Природа когда-то уже сделала это с примитивным обезьяночеловеком, почему бы
нам не повторить этого с Человекообразными Обезьянами? Земля снова заселится, наука
вновь откроет звезды, а Человек получит приемного ребенка по своему образу и подобию.
Мы, собаки, сопровождали Человека пятьдесят тысяч лет. Это слишком много, чтобы
что-то менять. Из всех земных созданий только собаки были ему так верны и преданны.
Больше мы не можем руководить, ни одна собака не может стать до конца собой без
Человека. Человекообразные Обезьяны заменят нам Людей.
Это приятная мечта, и ее наверняка можно реализовать. Кеньон улыбался, когда я
говорил ему об этом, и шутливо предостерег меня, чтобы они не слишком уподоблялись
Людям, иначе создадут для себя новую Болезнь. Что ж, от этого мы можем их
обезопасить. Думаю, он тоже мечтал о возрождении Человека, потому что на глазах у него
выступили слезы, а мои слова обрадовали его.
Его уже немногое радует, он один среди нас, мучимый болью, ожидающий медленной
смерти, которая, как он знает, должна прийти. Старые недуги терзают его все сильнее.
Болезнь все туже затягивает петлю на шее.
Единственное, что можно для него сделать, это давать ему болеутоляющее, хотя
Толеми и я сумели недавно выделить из его крови болезнетворные микробы. Они похожи
на вибрионы холеры. Это открытие продвинуло нас немного вперед. Предыдущая
сыворотка против Болезни тоже дала нам кое-какие указания. Но наши вакцины только
смягчают приступы, не излечивая причины.
Шансы невелики. Я не говорил ему о наших экспериментах, ибо лишь при большом
везении мы добьемся успеха, прежде чем он умрет.
Человек умирает. Здесь, в нашей лаборатории. Толеми что-то тихонько бормочет себе
под нос, вероятно, молитву. Может, Бог, которого он научился почитать у Человека,
окажется милосердным и даст нам победу.
Пауль Кеньон - это все, что осталось от старого мира, который мы с Толеми любили.
Он лежит в больничной палате, мучаясь в агонии, и умирает. Иногда смотрит в окно на
птиц, летящих к югу, смотрит так, словно знает, что никогда уже их не увидит. Прав ли
он? Однажды до меня донесся его шепот:
- Кто может это знать...
Лестер ДЕЛЬ РЕЙ
КРЫЛЬЯ НОЧИ
- Черт подери всех марсияшек! - тонкие губы Толстяка Уэлша выплюнули эти слова со
всей злобой, на какую способен оскорбленный представитель высшей расы. - Взяли такой
отличный груз, лучшего иридия ни на одном астероиде не сыщешь, только-только
дотянули до Луны - и, не угодно ли, опять инжектор барахлит. Ну, попадись мне еще
разок этот марсияшка...
- Ага. - Тощий Лейн нашарил позади себя гаечный ключ с изогнутой рукояткой и,
кряхтя и сгибаясь в три погибели, снова полез копаться в нутре машинного отделения. -
Ага. Знаю. Сделаешь из него котлету. А может, ты сам виноват? Может, марсиане все-
таки тоже люди? Лиро Бмакис тебе ясно сказал, чтобы полностью разобрать и проверить
инжектор, нужно два дня. А ты что? Заехал ему в морду, облаял его дедов и прадедов и
дал ровным счетом восемь часов на всю починку. А теперь хочешь, чтоб он при такой
спешке представил тебе все в ажуре... Ладно, хватит, дай-ка лучше отвертку.
К чему бросать слова на ветер? Сто раз он спорил с Уэлшем - и все без толку. Толстяк -