 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
- Здорово, шабашник! - Здорово, - сказал Март равнодушно. - Ну, я тебе скажу, ты тут
навел шороху! - продолжал Тригас. Пока я ехал, мне все уши прогудели. Столичная
знаменитость становится знаменитостью провинциальной! Ощущаешь ли ты тот груз
ответственности за эстетическое воспитание граждан, которое отдано тебе на откуп,
который ты на себя взвалил? Именно так выразился наш новый пред, который бывший
генерал-майор, я записал и выучил наизусть. Кстати, как ты сюда попал? Тебя направили?
- Нет, - сказал Март, - я сам. Методом тыка. Так что дорогу тебе перебежал совершенно
случайно.
- Ерунда, - сказал Тригас. - Лучший кусок все равно мой. Вот этот зал. А?
- Прилично, - сказал Март, озираясь. Цельной здесь была только одна стена, остальное -
простенки. Ничего настоящего здесь не сделать, зато халтурить - одно удовольствие. -
Сколько же ты с них стряс?
- Два червонца.
- Двадцать тысяч? Неплохой кусочек. - Как с куста! Слушай, одно удовольствие - доить
этих провинциалов. - Это точно, - согласился Март.
- Хозяйка! - воззвал Тригас. - Двойной дайкири! Ты ведь не будешь? - обратился он к
Марту.
- Естественно.
- Естественно... Ты у нас трезвенник. Якобы печень. Знаем мы эти печени.
- Какие - эти? - Да вот такие, как у тебя. Что-то рост заболеваний печени наблюдается,
и все среди художников. И писателей тоже. А то еще себе язву придумают. Пока спиртное
по старой цене было, покупали как миленькие - никаких печеней...
- Скотина ты, Тригас. Ты ведь знаешь, где я свой гепатит поймал. - Все я знаю, все я
понимаю...
Март посмотрел на него. Тригас *действительно* мог знать и понимать все. Но тот уже
пристально разглядывал содержимое бокала.
- Шучу, - сказал Тригас. - Только зря ты не пьешь. Пил бы, и все было бы нормально.
- Что - все? - Не понял.
- Ты говоришь - все было бы нормально. Так что - все? - Вообще все.
- Ладно, - сказал Март, - ты тут пей, а я пойду посплю. Устаю я что-то. Март ушел,
поднялся к себе и встал под душ, но все это время продолжал чувствовать Тригаса. Тригас
сидел за столом, вертел в пальцах бокал и думал о нем, о Марте, только нельзя было
понять, что именно. Потом он выпил свой дайкири и сделался невозможным для
восприятия.
Под утро приснилось, что Тригас, сидя у Марта на груди и зажимая ему потной ладонью
рот, перепиливает ножом его горло; ни двинуться, ни закричать Март не мог, но то ли нож
был совсем тупой, то ли горло сделано из чего-то прочного, только оно никак не резалось,
лезвие соскальзывало или вязло, Тригас сопел, ерзал и пилил торопливо, все время
озираясь... С трудом Март проснулся. Душно было невыносимо, хотя окно он по
обыкновению оставил открытым. За окном медленно, зловеще медленно наползала,
клубясь, густо-фиолетовая туча. Дышать было нечем, воздух словно убрали из комнаты.
Март подошел к окну. Все на свете замерло, сжалось в неподвижности и страхе. Туча
наваливалась на самые крыши. Время, наверное, тоже остановилось. Минуты
громоздились одна на другую, сминались гармошкой и летели под откос, как вагоны
сошедшего с рельсов поезда, - и все это в немыслимой, запредельной, угрожающей
тишине - тишине, которая поглощает любые звуки...
Молния ударила совсем рядом, и гром, тугой и резкий, как пушечный выстрел, оглушил
Марта - голова, как колокол, долго еще гудела от удара, - и ствол огромной липы за
брандмауэром напротив расселся пополам и полыхнул пламенем, и тут же начался ливень
- не ливень даже, потому что дождь не стоял стеной, нет, здесь этого не было, как не было
и первых предупредительных шлепков огромных капель о сухой асфальт; просто все
вдруг сразу оказалось покрыто и пропитано водой, ливень выглядел, наверное, как