 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
напоминавшие чайную чашку - "сунцзы"; Освальд попробовал их и не одобрил; больше
они не появлялись. Китаец исчезал в переплетениях стеблей и выныривал обратно с
самыми неожиданными плодами в руках: так, раз он выкатил огромную желтую дыню.
Моника просила инжир, долго пыталась втолковать ему, что это такое, китаец приносил
что-то похожее, Моника отвергала; наконец, принес то, что надо, - фиолетовые мясистые
плоды. Моника попробовала, восхитилась и дала откусить Освальду - оказалось
непривычно сладко и вкусно. Китаец взял корзину и через пять минут вернулся - уже с
полной. Освальд пытался было сунуться следом за ним, но тесно переплетенные стебли не
пропускали.
- Нет, хозяин, - сказал китаец. - Не моги. Большой. Надо маленький. Надо я, надо она.
Большой не моги.
Как-то раз Освальд захотел грибов - китаец сходил и принес грибы. Моника ставила
жареные грибы на стол, когда приехал Шани.
- Еще неделя-другая такого пекла - и ага, - сказал он, входя. - Где это ты грибы взял?
Выгорело же все.
- Не все, как видишь, - сказал Освальд. - Садись, пробуй. Пить будешь? - Только пиво, -
сказал Шани.
- Моника, пиво осталось? - спросил Освальд. Моника молча встала на колени, откинула
крышку ледника, нагнулась, дотягиваясь до одной из веревок, привязанных к поперечине;
Шани издал какой-то странный хлюпающий звук, Освальд посмотрел - Шани, отвесив
челюсть, впился взглядом в Моникин зад.
- Тихо, ты, - сказал Освальд.
Шани с трудом оторвался от созерцания, потом посмотрел на Освальда, в восхищении
покачал головой и показал оба оттопыренных больших пальца.
Моника выволокла из ледника канистру с пивом, налила полный кувшин и спустила
канистру обратно. Потом подала кувшин на стол и поставила три стакана.
- Маленьким девочкам пиво нельзя, - сказал Освальд. - Жарко, - сказала Моника. Она
налила себе полный стакан, выпила, налила еще один и уже маленькими глотками отпила
половину.
- Вот это да, - сказал Шани. Она улыбнулась ему.
К концу обеда Моника захмелела. Впрочем, Освальд с Шани - тоже. Пиво было
крепчайшее - от Станислава. Шани хихикал непонятно над чем, Освальд чувствовал, что
погружается, как в трясину, в бездонную грусть. Моника же расшалилась, бегала по дому
и шумела. Освальду опять стало казаться, что это было уже и плохо кончилось.
- Слушай, - Шани ткнул его кулаком в бок, - может, уступишь девочку? - Иди ты, -
сказал Освальд. - Это же моя сестра. Хоть и двоюродная.
- А я что? - сказал Шани. - Я, может, женюсь. Когда подрастет...
- Она ненормальная, - сказал Освальд. - На нее находит... затмение. - Ну что ты
говоришь - ненормальная, - забеспокоился Шани. Вполне нормальная.
- Увидишь еще, - сказал Освальд. - Я же знаю. Я же с ней живу, не ты. - Да? - Шани
потеребил кончик носа, вздохнул. - Ну, ладно...
- Я тебя, может, как друга предостерег. Она чокнутая.
- Все равно этот год не переживем, - с тоской сказал Шани. Чует мое сердце - перемрем
все...
Голая Моника спустилась по лестнице, прошла мимо кухни, где сидели Освальд и
Шани, и направилась к пруду.
- Чего это она? - испуганно сказал Шани, глядя на нее через окно. - Говорю же -
чокнутая. Находит на нее - людей перестает видеть. Как лунатик, понимаешь? Как будто
нет никого.
- Вот здорово-то, - сказал Шани. - Как бы я это хотел - чтобы никого не было.
- Давай водки выпьем, - предложил Освальд. - Давай, - сказал Шани.
Из оставшегося в памяти Освальда: Шани водит у него перед носом кривым пальцем и