 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
- И два патера вчера появились, сам я не слышал, но тоже что-то про вас говорили - так
вот, это не наши.
- Никогда не имел дела с церковью, - сказал Ларри. - Они этого могут и не знать, -
сказал Рисетич. - А если серьезно - вам имя Хименеса ни о чем не говорит? Эмилио
Хименес?
- Нет вроде, - нахмурился Ларри. - А что?
- Был такой фокусник. Фокусник, гимнаст, жонглер, стрелок - все вместе. Еще шпаги
глотать умел. В позапрошлом году, первая ярмарка послевоенная, еще ни черта нет, а
шапито уже по центру... И вот им тоже стали так... интересоваться. Раз, другой. Потом
монахи католические откуда-то понавалили - штук десять, не меньше. Все против него
агитировали. Нечестивец, мол. И прямо на арене все и произошло...
- Ясно, - сказал Ларри. - Спасибо, Эд. Учту.
- Пожалуйста, - сказал Рисетич так, что Ларри даже смутился. Вошли и сели за столики
три гимнаста из цирка. Они всегда ходили втроем и никогда не здоровались с Ларри. Он
дважды здоровался первым, не получал ответа и тоже перестал их замечать. Остальные
цирковые здоровались, но никогда не заговаривали, а девочки шушукались за его спиной.
Клиентуру же я у них не отбиваю, думал иногда с раздражением Ларри, я начинаю в
десять, к двенадцати все заканчивается, и все эти горожане и фермеры, натешив у меня
свои низменные инстинкты, идут в их шапито, и там их приобщают к святому высокому
искусству.
- Спасибо, Эд, - повторил Ларри, ставя чашечку на стойку. Рисетич явно хотел что-то
сказать, но бросил взгляд на троицу за столиками и промолчал.
Вы ничего не знаете, ребята, подумал Ларри весело, проходя мимо них. Гимнасты пили
серый суррогатный кофе. Мне осталось всего три раза: сейчас, потом вечером, потом
завтра утром - и все! Все, понимаете? Завтра после обеда я пошлю господина
Папандопулоса коту под хвост, и он пойдет - ох, как он у меня пойдет! И тогда... Знаете,
ребята, я ведь понятия не имею, что будет тогда. Но что-то будет, верно?
Но кому это я, интересно, понадобился? Если новый антрепренер, пошлю его следом за
греком - пусть идет. Не могу больше.
Ярмарка уже пришла в движение, и пока Ларри пробивался сквозь очереди и толпы, ему
дважды отдавили ногу и раз хорошо заехали локтем под ребро. Кричали, ругались,
покупали, продавали, хватали; расталкивая народ, перли, стиснув зубы, осатанелые с
похмелья патрули. До мордобоя дело еще не дошло, но скоро должно было дойти. Ларри
терпеть не мог ярмарки. Зато господин Папандопулос их обожал. Впрочем, у него был
сугубо коммерческий взгляд на жизнь.
Аттракцион располагался на самом краю рыночной площади, в здании, где раньше
размещалась пожарная дружина, и прихватывал примыкающий задний двор школы с
гаражом и хозяйственными постройками. Господин Папандопулос платил за аренду всего
этого пятьсот динаров в неделю и сокрушался, что поторопился и не столковался на
четырехстах. Территория аттракциона была ограждена металлическими щитами, а на
крыше пожарного депо оборудовали трибуны для зрителей. Самым дорогим из инвентаря
был прозрачный щиток из пулестойкого стекла, защищавший зрителей на трибунах, - он
обошелся в три тысячи динаров, и господин Папандопулос оплакивал каждую трещину,
возникавшую на нем. Трещины все же появлялись.
Вывеску оформлял местный художник. Он изобразил бегущего человека в центре
прицельной сетки; надпись гласила:
ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ -
стрелковый АТТРАКЦИОН ЛАВЬЕРИ!!! У кассы стояла очередь, человек сорок.
Ларри поморщился и проскользнул боком в дверь.
Их запрещали несчетное число раз. И каждый раз господин Папандопулос возрождал
аттракцион под новым названием. То это была "Королевская охота", то "Человек-
мишень", то "Один против одиннадцати" (потом дошло до пятнадцати), то "Побег", то еще