 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
сообразить, что происходит: за высоким парнем гонятся три каких-то здоровяка.
Назревало развлечение. Мужчины сгруппировались по обеим сторонам костра, чтобы
Фафхрд не смог его обогнуть. Он метнулся сперва влево, потом вправо. Мужчины,
ухмыляясь, сгрудились еще теснее.
Задержав дыхание и прикрыв рукою глаза, Фафхрд прыгнул сквозь пламя. Поток
горячего воздуха высоко задрал шубу у него на спине. Он почувствовал, как огонь лизнул
ему руку и шею.
Когда Фафхрд приземлился, шуба его уже тлела, по длинным волосам бежало
голубоватое пламя. Народу перед ним было еще больше, если не считать выметенного и
покрытого коврами места под навесом между двумя шатрами, где вокруг низкого стола
сидели вожди и жрецы, внимательно наблюдавшие, как купец взвешивает на весах
золотой песок.
Позади раздался глухой стук, вопль, разноголосые крики: - Беги, трус! А ну, дай им!
Где-то впереди Фафхрд разглядел красное, возбужденное лицо Мары. И тут будущий
верховный вождь Северной страны - а в этот миг он почему-то видел себя именно в этой
роли - изо всех сил оттолкнулся и, все еще пламенея, ласточкой пролетел над стоящим
под навесом столом, сбив по пути купца и двух вождей и опрокинув весы, так что золотой
песок рассеялся на ветру, после чего с шипением погрузился в большой сугроб.
Прокатившись несколько раз по снегу, чтобы сбить остатки огня, он вскочил на ноги и
молодым оленем кинулся в лес, сопровождаемый проклятиями и взрывами хохота.
Миновав с полсотни деревьев, Фафхрд резко остановился в снежной мгле и, задержав
дыхание, прислушался. Мягко стучала кровь в жилах, но звуков погони слышно не было.
С удрученным видом он провел пятерней по ставшим значительно короче и отдающим
паленым кудрям, потом пригладил мех шубы - тоже вонючий и весь в проплешинах.
Затем он постоял немного, чтобы успокоить дыхание и вообще прийти в чувство, и во
время этой паузы сделал нерадостное открытие. В первый раз в жизни лес, всегда
служивший ему убежищем, шатром, комнатой с потолком из сосновых ветвей, показался
ему враждебным, словно сами деревья и холодная снаружи, но горячая внутри мать-земля,
в которую они вросли корнями, знали о его отступничестве, обмане, о его отречении от
родных краев.
И дело было не в какой-то необычной тишине, не в том, что стали вдруг зловещими и
подозрительными тихие шорохи, которые он различал в этой тишине: царапанье коготка о
кору, тихие шаги мягких лап, предвещающее ночь уханье далекого филина. Все это были
следствия, в крайнем случае сопутствующие обстоятельства. Дело было в чем-то
непередаваемом, неощутимом, однако очень серьезном, словно насупленные брови бога.
А быть может, и богини.
Фафхрд почувствовал себя безмерно подавленным. И вместе с тем его сердце никогда
еще не было таким твердым.
Наконец он снова, по обыкновению бесшумно, двинулся в путь, но если прежде он шел
по лесу очень легко, безо всяких усилий подмечая все, что делается вокруг, то теперь,
казалось, чувствовал окружающее каждым обнаженным нервом и был похож на туго
натянутый лук, словно разведчик в неприятельском стане.
И благо ему, потому что иначе он не успел бы увернуться ни от беззвучно упавшей
сосульки - длинной, острой и тяжелой, словно снаряд осадной катапульты, ни от
громадной облепленной снегом высохшей ветки, обломившейся с оглушительным
треском, ни от броска ядовитой снежной гадюки, кольца которой были неразличимы на
белом снегу, ни от удара длинных и острых когтей снежного леопарда, что, казалось,
материализовался в прыжке прямо из морозного воздуха и неизвестно куда исчез, когда
Фафхрд, отскочив в сторону, выхватил из ножен кинжал. Не заметил бы он и громадную
западню со скользящей петлей, которая против всякого обыкновения оказалась
расставленной в этой части леса и могла придушить не зайца, а целого медведя.
Фафхрд подумал: интересно, где сейчас Мора и что она там бормочет или напевает?