 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
контраст с энергическим содержанием ее речи, проговорила:
- А теперь ноги в руки и марш отсюда, олух ты мой обожаемый и единственный в мире
живых и царстве теней! Постарайся выполнить идиотское поручение Нингобля, хотя это
почти что верная смерть, а ты - болван, раз за него взялся. А потом скачи как угорелый на
юго-запад. И если ты по дороге все же сыграешь в ящик и повстречаешь меня в царстве
теней, я плюну тебе в рожу, никогда больше не скажу с тобой ни словечка, и ты больше не
увидишь меня в своей черной замшелой постели. Смерть есть смерть, ничего не
попишешь.
Вылетев, словно перепуганные мыши, из черных шатров. Мышелов и Фафхрд, хотя и
разделенные несколькими лигами, увидели на востоке голубовато-стальное пламя,
взметнувшееся в небо длинным блестящим стилетом, гораздо более высокое, чем огни,
что они прежде встречали в царстве теней - узкий ярко-голубой язык огня, глубоко
вонзившийся в черные тучи. От Мышелова пламя находилось немного к югу, а от
Фафхрда - чуть-чуть к северу. Друзья яростно замолотили каблуками по бокам своих
лошадей и понеслись во весь опор, причем их дороги постепенно сближались. В этот
тяжкий миг, когда сердце каждого еще кровоточило после разговора с любимой, они
более всего на свете желали встречи со Смертью, чтобы либо убить это самое ужасное во
всей вселенной создание, либо погибнуть самим.
Однако по пути Фафхрд никак не мог избавиться от мысли о том, что Влана, в
сущности, старше него на десять лет и в царстве теней выглядела уж никак не моложе
своего возраста, а Мышелов был не в силах выбросить из головы воспоминания о
некотором скудоумии и снобизме Иврианы.
Но они продолжали скакать - упорно, с отчаянной радостью - к голубому пламени,
становившемуся все шире и ярче, пока наконец не увидели, что бьет оно из громадной
трубы стоявшего на длинном невысоком взгорье замка, все ворота и двери которого были
распахнуты настежь.
Бок о бок въехали они в широкие ворота, а затем и в двери замка, не замечая друг
друга. В черной гранитной стене перед ними зияло отверстие огромного очага, в котором
пламя, сиявшее ослепительно, как само солнце, вздымалось вверх по трубе - его-то они и
увидели издалека. Перед очагом стояло эбеновое кресло, обтянутое черным бархатом, а на
этом изящнейшем из сидений лежала блестящая черная маска на все лицо с широкими
отверстиями для глаз.
Погребальным набатом загудели по черным плитам пола восемь железных подков
вороной и белой лошадей.
Спешившись, Фафхрд и Мышелов приблизились - один с северной стороны, другой с
южной - к эбеновому креслу с черным бархатным сиденьем, на котором лежала
усыпанная блестками маска Смерти. Наверное на их счастье сама Смерть была где-то
далеко - то ли отлучилась по делам, то ли уехала на отдых.
И в этот миг Фафхрд и Мышелов поняли, что согласно клятве, данной ими Нингоблю и
Шильбе, каждый из них должен умертвить своего товарища. Мышелов мгновенно извлек
из ножен Скальпель. С неменьшим проворством Фафхрд выхватил Серый Прутик.
Приятели стояли лицом к лицу, готовые поразить друг друга.
Но тут между ними, быстрый как молния, сверкнул длинный меч, и черная маска
Смерти распалась на две равные части - от черного лба до черного подбородка.
В ту же секунду стремительный клинок герцога Даниуса метнулся в сторону Фафхрда.
Северянин с трудом парировал удар аристократа, глаза которого пылали бешенством.
Сверкающий меч обрушился на Мышелова, и тот тоже насилу отбил его.
Оба героя скорее всего погибли бы - ведь в конечном итоге, кто может одолеть
безумца? - но тут Смерть вернулась к себе домой, в черный замок в царстве теней, и,
схватив своими черными пальцами герцога Даниуса за горло, задушила его - на это ей
потребовалось время, за которое сердце Фафхрда сократилось семнадцать раз. Мышелова
- двадцать один раз, а герцога Даниуса - несколько сотен.