 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
соглашение с Нингоблем Семиоким, сидевшим в своей обширной, имевшей массу
разветвлений пещере, - с тем разве отличием, что Нингобль со своею склонностью к
празднословию произнес в тысячу раз больше слов, чем Шильба, но в конечном итоге
сообщил столько же.
Словом, оба героя, люди сомнительной репутации и весьма беспринципные,
отправились в царство теней, причем Мышелов осмотрительно придерживался
прибрежной дороги и только севернее Сархеенмара свернул в глубь суши, тогда как
Фафхрд безрассудно гнал коня через Отравленную пустыню прямо на северо-запад. Тем
не менее обоим удалось в один и тот же день пересечь Выжженные горы - Мышелов
двигался северным перевалом, а Фафхрд - южным.
После Выжженных гор небо заволокли густые тучи, которые опускались все ниже и
ниже, но ни дождя, ни даже намека на туман не было. Студеный воздух дышал влагой,
вероятно испарявшейся из какого-то далекого подземного источника, на фоне густой
зеленой травы чернел редкий кедровый лес. Стада черных антилоп и черных северных
оленей пощипывали на лужайках траву, однако ни пастуха, ни других людей не было
видно. Мало-помалу небо сделалось еще более мрачным, казалось, вот-вот наступит
полярная ночь; вдалеке выросли причудливые низкие холмы, усыпанные грудами черных
валунов, горизонт осветился множеством огней всех цветов и оттенков, кроме голубого,
которые по мере приближения исчезали, не оставляя после себя ни золы, ни какого-либо
иного следа. Тут Мышелов и Фафхрд окончательно поняли, что находятся в царстве
теней, которого на севере до смерти боялись не знающие жалости минголы, на западе -
упыри с толстыми бежевыми костями и невидимой плотью, на востоке - сам Царь Царей,
взявший за непреложное правило предавать смерти любого человека, пусть даже
собственного визиря, возлюбленного сына или наидрагоценнейшую из жен, который
осмелится хотя бы шепотом произнесли запретные слова: "Царство Теней", не говоря уже
о том, чтобы так или иначе обсуждать столь зловещее место.
Через какое-то время Мышелов увидел черный шатер, подскакал к нему, спешился со
своего вороного коня и раздвинул шелковые занавеси у входа: за столиком из черного
дерева, равнодушно потягивая из хрустального кубка белое вино, одетая в любимое ими
обоими фиолетовое шелковое платье с накинутым на плечи горностаем сидела его
возлюбленная Ивриана.
Но она отсутствующим взглядом смотрела в пространство, а ее узкие, изящные руки
имели мертвенный голубовато-серый оттенок, да и лицо было того же цвета. Только
волосы, черные и блестящие, казались такими же живыми, как прежде, хотя, как
почудилось Мышелову, немного отросли - так же как и ногти.
Ивриана пристально уставилась на Мышелова - ее глаза, как он теперь заметил, были
слегка подернуты матовой белой пленкой, - чуть раздвинула почерневшие губы и
монотонно заговорила:
- Я не в силах выразить, Мышелов, как счастлива видеть тебя, любовь моя вечная, ведь
ради меня ты не побоялся ужасов царства теней и все же остался живым и невредимым, а
я вот мертва. Никогда больше не приходи сюда и не тревожь меня, мой ненаглядный.
Радуйся жизни. Радуйся.
Мышелов бросился к ней, опрокинув по пути хрупкий черный столик, но Ивриана как-
то сразу потускнела и в мгновение ока погрузилась в землю, словно под ней был
прозрачный, мягкий и неопасный с виду зыбучий песок, а не плотный дерн, как убедился,
вцепившись в него пальцами, Мышелов.
Тем временем, в нескольких ланкмарских лигах к югу, Фафхрд испытывал те же самые
ощущения, пребывая в обществе своей драгоценной Вланы, с блестящими каштановыми
локонами и тоже синюшными лицом и руками - ах, эти милые, длинные сильные пальцы!
- и одетой, словно лицедейка, в черную хламиду и красные чулки, - с тою, однако,
разницей, что прежде чем уйти под землю, она, будучи женщиной несколько более
резкой, чем Ивриана, голосом безжизненным, монотонным и составлявшим разительный