 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
таковой раздастся.
Решив, что зной и ослепительный солнечный свет, а также бесконечные беседы, вполне
естественные для моряков дальнего плавания, повлияли на умственные способности
Фафхрда, Мышелов выкопал в трюме широкополую шляпу и очки от снежной слепоты с
узкими щелками для глаз и стал уговаривать Северянина надеть их, однако безуспешно.
Поэтому Мышелов испытал большое облегчение, когда Фафхрд с наступлением ночи
крепко уснул, однако его собственный покой был тут же смущен сладким пением сирен,
которое то ли на самом деле звучало, то ли просто чудилось.
Словом, Мышелов, растянувшись на толстом бушприте "Черного казначея" и не
обращая внимания на палящее солнце, вполне мог думать о чем-нибудь таком, в
особенности о пророческом бормотании Фафхрда, однако на самом деле в уме у него
было лишь зеленоватое чудо, находившееся так близко, что он мог коснуться его рукой.
Ко всяческим чудесам и волшебствам лучше всего подходить постепенно; мы так и
сделаем и изучим другую сторону зеркального морского ландшафта, о которой мог бы
размышлять Мышелов, однако не размышлял.
Хотя на поверхности воды не было ни волн, ни зыби, ни даже малейшей ряби, море
вокруг "Черного казначея" вовсе не было абсолютно гладким. Тут и там в нем виднелись
углубления размером с блюдце, словно на поверхности воды стояли гигантские,
невидимые и очень легкие водяные жуки, хотя углубления и не были расположены по
шесть, по четыре или по три. Более того: из центра каждой ямки уходил вглубь
воздушный столб, похожий на маленький водоворот, какой образуется в золотой,
наполненной до краев ванне Короля Востока, если вынуть из нее бирюзовую пробку (или
если вынуть затычку из ванны, сделанной из более скромного материала и
принадлежащей не столь высокородной особе), с той лишь разницей, что в данном случае
никакого водоворота не было и воздушные каналы были совершенно прямыми, словно в
недвижную воду вокруг "Черного казначея" кто-то повтыкал десятки невидимых рапир с
гардами величиной с блюдце. Или как будто вокруг одномачтовика вырос редкий лес из
невидимых лилий с прямыми, как стрелы, стеблями.
А теперь представьте, что углубления в воде - величиной не с блюдечко, а диаметром в
добрый бросок копья и что прямой, как меч, воздушный канал не с ноготь в поперечнике,
а фута четыре, представьте, что одномачтовик соскользнул носом в такое углубление и
остановился как вкопанный, лишь немного не доходя до его центра, представьте, что
бушприт чуть наклоненного на нос судна приходится как раз над серединой воздушного
колодца, представьте невысокого, крепкого и дочерна загорелого человека в серой
набедренной повязке, лежащего на бушприте, зацепившегося ногами за носовой релинг и
уставившегося прямо в канал, - вообразите все это, и вы получите точное представление о
ситуации, в которой оказался Мышелов.
А находиться в ситуации Мышелова и смотреть в воздушную трубу было и впрямь
очень увлекательно - такое вышибет любые другие мысли из головы всякого мужчины и
даже женщины. Вода в этом месте, в палате стрелы от кремовой скальной стены, была
зеленой, замечательно чистой, но слишком глубокой, чтобы увидеть дно, - накануне
друзья бросали лот и убедились, что глубина тут сто двадцать - сто сорок футов.
Воздушный колодец опускался в воду совершенно вертикально, имел идеально круглую
форму, причем стенки его были гладкими, как стекло. Мышелов готов был поверить, что
так оно и есть - что вода стенок замерзла или отвердела, не потеряв при этом
прозрачности, вот только при малейшем звуке - когда Мышелов, к примеру, издавал
тихий кашель - по стенкам колодца пробегали вверх и вниз кольцеобразные волны.
Мышелов даже и представить не мог, какая сила не позволяла громадным массам воды
прорваться в чудесный канал.
Однако он завороженно смотрел вниз и никак не мог оторваться. Проходившие сквозь
воду солнечные лучи освещали колодец довольно ярким зеленоватым светом, а его
цилиндрические стенки выделывали со зрением странные штуки. Сейчас, например,