 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
после нее живы.
Труп Грилли был без лишних церемоний брошен на утреннюю покойницкую телегу.
На этом его история и закончилась.
Бвадрес, придя в чувство, обнаружил, что над ним заботливо склонился Пульг - эти два
человека в основном и определили всю последующую историю иссекианства.
Вкратце она такова. Пульг сделался, если можно так выразиться, великим визирем
Иссека и неустанно трудился к его вящей славе, как знак своей должности постоянно нося
на груди сотворенную богом золотую эмблему священного кувшина. После своего
обращения, он не оставил и прежнего ремесла, как могли бы ожидать моралисты, а стал
заниматься им с еще большим рвением, чем прежде, безжалостно вымогая деньги у
служителей всех других богов и нещадно их притесняя. На самом взлете иссекианства у
этого бога было в Ланкмаре пять больших храмов, множество часовен и громадное число
священнослужителей, лишь номинально руководимых Бвадресом, поскольку тот стал
снова впадать в старческий маразм.
Под руководством Пульга иссекианство процветало ровно три года. Однако когда из
неосторожного и невразумительного бормотания Бвадреса стало известно, что Пульг под
видом вымогательства не только ведет священную войну против остальных богов в
Ланкмаре, имея своей целью изгнать их из города, а по возможности и из всего мира, но и
вынашивает темные планы относительно того, чтобы свергнуть истинных богов Ланкмара
или хотя бы заставить их признать превосходство Иссека, - словом, когда об этом стало
известно, участь иссекианства была решена. В третью годовщину второго пришествия
Иссека ночь выдалась зловещая и крайне туманная; все здравомыслящие ланкмарцы
сидят, как правило, в такие ночи дома у очагов. Примерно в полночь по всему городу
стали раздаваться жуткие вопли и жалобный вой, а также треск ломающегося дерева и
грохот разламываемой каменной кладки - причем, как дрожащими голосами утверждали
некоторые, все это начиналось и заканчивалось пощелкиванием, какое обычно слышится,
когда ходят скелеты. Некий юнец, выглянувший из окна мансарды, успел рассказать,
прежде чем скончался от буйного помешательства, что видел, как по улице шло
множество фигур в черных тогах, с темно-коричневыми руками, ногами и лицами и
тощих, как скелеты.
Наутро обнаружилось, что все пять храмов Иссека пусты и осквернены, все часовни
разрушены, а многочисленное священство, включая верховного жреца и честолюбивого
великого визиря, совершенно непонятным образом пропало все до единого человека.
Вернувшись ровно на три года назад, мы смогли бы увидеть, как Серый Мышелов и
Фафхрд перебираются на заре из утлой лодчонки на борт черного одномачтовика,
пришвартованного у Большого Мола, который выдается далеко во Внутреннее море близ
устья реки Хлал. Прежде чем взойти на судно, Фафхрд передал бочонок Иссека
бесстрастному и желтолицему Урфу, после чего с нескрываемым удовольствием затопил
лодчонку.
После пробежки вслед за Мышеловом через весь город и непродолжительной, но
крайне интенсивной гребли (сидя на веслах, почти полностью обнаженный Северянин
очень напоминал галерного раба), голова у Фафхрда окончательно прояснилась от винных
паров и теперь зверски трещала. Мышелов тоже чувствовал себя не лучшим образом -
после месяцев ничегонеделания и обжорства он был в неважной форме.
Тем не менее оба героя помогли Урфу поднять якорь и поставить парус. Вскоре
дувший им в правый борт ветер уже нес их в открытое море. Пока Урф суетился вокруг
Фафхрда, заворачивая его в толстый плащ, Мышелов подошел в полутьме к бочонку
Иссека, полный решимости завладеть его содержимым, прежде чем Фафхрда как
человека религиозного и к тому же благородного Северянина начнут одолевать всякие
дурацкие сомнения, в результате которых он может даже выбросить бочонок за борт.
Поскольку было еще довольно темно, Мышелов пошарил рукой по верхнему донышку
в поисках прорези для монет и, не обнаружив таковой, перевернул тяжелый приятной