 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Остролицый Грилли, извиваясь изо всех сил, чтобы не запачкаться о грязную
мостовую, смотрел на своего хозяина как на полоумного, однако высвободить свою руку
из пальцев Пульга все еще не решался.
Действия Пульга не привлекли особого внимания - в этот миг обращенных можно было
брать по смердуку за дюжину, - однако Мышелов все видел, тем более что Пульг теперь
оказался совсем рядом с ним, и Мышелов мог без труда погладить его по лысине.
Человечек в сером испытывал известное удовлетворение, вернее облегчение: если Пульг
уже какое-то время был тайным поклонником Иссека, то все его причуды можно было
легко объяснить. И одновременно Мышелова пронизало какое-то чувство, похожее на
жалость. Взглянув вниз, Мышелов обнаружил, что сжимает в левой руке золотую
безделушку, украденную у Фафхрда. Его так и подмывало тихонько положить ее в ладонь
Пульгу. "Как было бы уместно, трогательно, хорошо, - думал он, - если бы в миг, когда
его захлестнул поток религиозных чувств, Пульг получил бы столь прекрасное
напоминание о выбранном им боге". Но золото есть золото, а черный одномачтовик
требует такого же ухода, как и судно любого другого цвета, и Мышелов подавил
искушение.
Бвадрес широко распростер руки и продолжал:
- Наши пересохшие гортани, о Иссек, жаждут твоей воды. Рабы твои с горящими и
потрескавшимися губами молят хотя бы о глотке из твоего кувшина. Мы прозакладываем
свои души за одну каплю твоей воды, которая остудила бы нас в этом мерзком городе,
проклятом черными костями. О Иссек, низойди к нам! Принеси нам твою Воду Мира! Ты
нужен нам, мы стремимся к тебе! Приди же, о Иссек!
И столько было в этом последнем призыве страстной мольбы, что коленопреклоненная
толпа подхватила его и начала все громче и громче, словно загипнотизированная,
скандировать нараспев:
- Приди же, о Иссек! Приди же, о Иссек!
Эти ритмические возгласы проникли в темную комнату, где лежал пьяный Фафхрд и
добрались до какой-то бодрствующей частицы его оглушенного вином мозга, хотя очень
возможно, что путь туда уже был проторен упоминаниями Бвадреса о пересохших
гортанях, потрескавшихся губах и целительных глотках и каплях. Как бы там ни было, но
Фафхрд внезапно пробудился с одной лишь мыслью в голове: еще чего-нибудь выпить, и
помня только одно - что где-то еще оставалось вино.
Его несколько встревожило, что рука его не покоится на горлышке стоящего под
кроватью кувшина, а по каким-то непонятным причинам находится где-то в районе уха.
Он потянулся было за кувшином и с возмущением обнаружил, что не может
пошевелить рукой. Кто-то или что-то ее держит.
Не теряя времени на полумеры, могучий варвар мощно повернулся всем телом, желая
одновременно высвободить руку и сунуть ее под кровать за вином.
В результате ему удалось перевернуть кровать на бок и себя вместе с ней. Это его
отнюдь не обеспокоило и не причинило никаких неудобств его онемевшему телу.
Обеспокоило его другое - вина поблизости не было: он не чувствовал его запаха, не видел
кувшин даже краем глаза, не треснулся о него лбом... а ведь Фафхрд помнил, что оставил
не менее кварты как раз для такого случая.
В то же самое время он начал смутно догадываться, что каким-то образом прикреплен
к тому, на чем спал, в особенности в районе кистей, плеч и груди.
Впрочем, ноги его казались сравнительно свободными, хотя у коленей что-то мешало.
Поскольку же, перевернувшись вместе с кроватью, Фафхрд оказался частично лежащим
на низком столике и упирался головой в стену, он с помощью очередного могучего
поворота и рывка встал на ноги с кроватью на спине.
Оказавшись в вертикальном положении, он огляделся. Занавешенная дверь выделялась
на фоне мрака более светлым пятном, и Фафхрд устремился к ней. Кровать застряла в
дверном проеме, не давая ему пройти, однако в конце концов, покрутившись так и сяк,