 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
драгоценностями маске Пульга, которую он только что снова надел, - врезать прямо по
носу, а потом бежать сломя голову из этого сумасшедшего дома, где он должен
приказывать по приказу. Однако он не мог оставить Фафхрда - раздетого, безволосого,
связанного, мертвецки пьяного и совершенно беспомощного. Поэтому Мышелов двинулся
к наружной двери и сделал знак Пульгу с приспешниками следовать за ним. Он почти не
удивился - в этих обстоятельствах было трудно решить, какое поведение считать
удивительным, - что они его послушались.
Мышелов знаком показал Грилли, чтобы тот подержал штору и пропустил остальных.
Обернувшись и глядя через плечо маленького человечка, он заметил, как Кватч, который
уходил последним, нагнулся, чтобы задуть свечу, и, воспользовавшись этим моментом,
прихватил из-под кровати початый кувшин с вином. И почему-то этот вполне невинный
воровской поступок показался Мышелову с оккультной точки зрения самым нелепым из
всех происшедших до этого мистических несуразиц. Мышелову страстно хотелось
обратиться к какому-нибудь богу, в которого он бы верил, и попросить, чтобы тот
просветил и направил его в этом океане необъяснимых и странных предчувствий. Но, к
сожалению, для Мышелова такого божества не существовало. Поэтому ему оставалось
лишь броситься наудачу в этот неласковый океан в надежде, что в нужный момент его
осенит вдохновение.
Пока Бвадрес скрежетал большую литанию, а толпа тихо отвечала ему, где надо (при
этом очень многие шикали и свистели), Мышелов деятельно готовил декорации и
размещал действующих лиц драмы, содержания которой он почти не знал. Сумерки были
на его стороне - он мог проскользнуть практически незамеченным от одной кулисы к
другой, а лотки примерно половины ланкмарских торговцев могли послужить, если
понадобится, для оформления сцены.
В процессе подготовки Мышелов настоял на том, чтобы лично проверить оружие
Кватча и Виггина - короткие мечи в ножнах, арбалеты и колчаны с очень неприятными с
виду маленькими стрелами. К тому времени, как большая литания дошла до своего
жалобного финала, сцена была готова, хотя где, когда и как будет поднят занавес и кто
будет зрителями, а кто актерами, оставалось только гадать.
Как бы там ни было, но сцена выглядела внушительно: длинная улица Богов, уходящая
в обоих направлениях в какой-то кукольный, залитый светом факелов живописный мир,
бегущие по низкому небу облака, полупрозрачные ленты тумана, тянущегося с Великой
Соленой Топи, далекий рокот грома, блеяние и завывания других жрецов, пронзительный
смех женщин и детишек, зычные выкрики бродячих торговцев и зазывал, запах ладана из
храмов, смешивающийся с маслянистым дымком от жареных закусок на лотках
разносчиков, факельный чад, мускусные и цветочные ароматы разодетых дам.
Аудитория Иссека, значительно расширившаяся за счет людей, привлеченных
рассказами о вчерашних подвигах неистового прислужника и дикими пророчествами
Бвадреса, перегородила всю улицу, оставив с каждой стороны лишь узкие проходы под
аркадами. На вечерней службе присутствовали все слои ланкмарского общества: тут
можно было увидеть неописуемые лохмотья и мех горностая, босые ноги и усыпанные
самоцветами сандалии, сталь наемников и тросточки философов, лица, разрисованные
редчайшей косметикой, и лица, припудренные лишь пылью, глаза голодные и глаза
пресыщенные, глаза, в которых светилась безумная вера, и глаза, в которых за
скептицизмом скрывался страх.
Отдуваясь после большой литании, Бвадрес стоял напротив дома, где спал связанный
Фафхрд. Его дрожащие руки покоились на бочонке, который был прикрыт мешком из-под
чеснока и служил одновременно алтарем и ящиком для пожертвований. Почти вплотную к
нему располагались самые истовые прихожане - кто сидел, скрестив ноги, кто на
корточках, кто стоял на коленях.
Мышелов поместил Виггина и Кватча подле перевернутой тележки торговца рыбой, на
самой середине улицы. Они передавали друг другу похищенный Кватчем кувшин с вином,