 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
семнадцатью способами, но ни к чему определенному так и не пришел. Однако из всех
оценок явствовало одно: нелогичность поведения Пульга. Разбалтывает секреты...
обвиняет своего заместителя в присутствии подчиненных... предлагает идиотскую
"проверку"... одет в нелепый карнавальный костюм... связывает мертвецки пьяного
человека... а теперь еще эти дурацкие суеверия относительно бороды Фафхрда, - все
указывало на то, что у Пульга и впрямь зашел ум за разум и он действительно выполняет
какой-то мрачный ритуал, прикидываясь, что избрал хитрую, далеко идущую тактику.
Мышелову было ясно одно: когда Пульг скинет с себя наваждение, очнется от своей
одури, он никогда больше не будет доверять людям, которые при всем этом
присутствовали, и в первую очередь Мышелову. Это был печальный вывод - признать, что
купленное такой дорогой ценой спокойствие не стоит ни гроша, - но он отражал истинное
состояние дел, и Мышелов пришел к нему, хотел он того или нет. Поэтому Мышелов, не
переставая ломать голову, поздравил себя, что хоть и неудачно, но получил в свое
распоряжение черный одномачтовик. Ему и впрямь очень скоро может понадобиться
убежище, а Пульг вряд ли удалось разузнать, где Урф спрятал судно. Между тем
Мышелов понимал, что в любую минуту может ждать предательства от Пульга и смерти
от его сподручных, когда их хозяину вступит в голову такой бзик. И Мышелов решил: чем
меньше у них (в первую очередь у Грилли) будет возможностей причинить ему или кому-
либо другому вред, тем лучше.
Пульг снова расхохотался: - Ну прямо как новорожденный младенец! Молодец,
Грилли! Без единого волоска выше тех, что росли у него на груди, Фафхрд
действительно выглядел на удивление юным и гораздо более похожим на фанатика
религиозного учения, какими представляли их люди. Он выглядел бы даже романтичным
и красивым, если бы Грилли в чрезмерном усердии не выбрил ему и брови, в результате
чего голова Фафхрда, оказавшаяся под выбритыми волосами очень светлокожей, стала
напоминать мраморное изваяние, приставленное к живому телу.
Пульг продолжал кудахтать: - И ни одного пореза? Да, это добрый знак, Грилли, я
тебя люблю! И это тоже было правдой: несмотря на дьявольскую скорость работы,
Грилли не причинил Фафхрду ни малейшего вреда. По-видимому, человек, лишенный
возможности подрезать поджилки другому человеку, будет считать любой другой порез
для себя оскорблением и даже пятном на своей репутации. Так, по крайней мере, решил
Мышелов.
Глядя на лишенного растительности друга, Мышелов сам чуть было не рассмеялся.
Однако этот порыв - и вместе с ним живейший страх за себя и за Фафхрда - тут же
поглотило ощущение, что во всем этом деле было что-то не то, и не только по обычным
меркам, но и в более глубоком оккультном смысле. Раздетый и бритый Фафхрд лежит,
привязанный к шаткой узкой кровати... не то, не то, не то! Мышелову снова почудилось,
на сей раз гораздо более явственно, что Пульг, сам того не подозревая, выполняет какой-
то таинственный обряд.
- Тс-с! - подняв палец, зашипел вдруг Пульг. Мышелов и трое молодчиков покорно
прислушались. Привычный шум на улице стал тише и на миг почти вовсе прекратился.
Затем через занавешенную дверь и залитое красным светом оконце в комнату проник
высокий скрипучий голос Бвадреса, который начал читать большую литанию, и
неразборчивый рокот отвечающей ему толпы.
Пульг похлопал Мышелова по плечу. - Он уже начал! Пора! - вскричал глава
рэкетиров. - Распоряжайся нами! Посмотрим, сынок, как ты спланировал операцию. Не
забывай, что я не буду спускать с тебя глаз и требую, чтобы ты нанес удар сразу после
проповеди Бвадреса, когда начнется сбор пожертвований. - Он строго посмотрел на
Грилли, Виггина и Кватча. - Слушайтесь моего заместителя! Исполняйте каждое его
приказание, если только я не велю иначе, - строго предупредил он. - Давай, сынок,
поспеши, начинай приказывать!
Мышелова так и подмывало врезать как следует прямо по украшенной