 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
капюшоны, плотно зашнуровали плащи и прижались друг к другу у задней стены карниза.
Хрисса втиснулась между ними.
Неприятности начались на следующий день с самого утра. Фафхрд и Мышелов
поднялись при первых признаках света, чувствуя себя разбитыми и измученными
кошмарными снами, и с трудом размяли сведенные судорогой тела, пока их утренний
рацион, состоящий из крепкого чая, размельченного мяса и снега, нагревался в том же
котелке и превращался в чуть теплую ароматную кашицу. Хрисса сгрызла размороженные
кости снежного кролика и приняла от Мышелова немного медвежьего сала и воды.
Снегопад за ночь прекратился, но каждая ступенька и выступ Обелиска были
припорошены снегом, а под ним был лед - выпавший ранее снег, растаявший на камнях,
согретых вчерашним скудным послеполуденным теплом, и быстро замерзший снова.
Итак, Фафхрд и Мышелов привязались друг к другу веревкой, и Мышелов быстро
соорудил сбрую для Хриссы, прорезав две дыры на длинной стороне прямоугольника
кожи. Хрисса слегка запротестовала, когда Серый просунул ее передние лапы в дыры и
сшил удобно обхватившие концы прямоугольника у кошки на спине. Но когда он
привязал к сбруе, там, где были стежки, конец черной конопляной веревки Фафхрда,
Хрисса просто улеглась на карниз, на место, нагретое жаровней, словно хотела сказать:
"На этот унизительный поводок я никогда не соглашусь, как бы к нему ни относились
люди".
Однако когда Фафхрд медленно полез вверх по стене, а за ним последовал Мышелов, и
веревка натянулась, а Хрисса взглянула на них и увидела, что друзья все еще привязаны,
как и она сама, то с надутым видом пошла за ними. Немного погодя она соскользнула с
выступа - ее башмаки, как бы ловко они не сидели ка лапах, должны были казаться
неудобными после ее собственных обнаженных подушечек - и качалась взад-вперед,
царапая стену когтями, в течение нескольких долгих мгновений, прежде чем ей удалось
снова встать на ноги. К счастью. Мышелов был в этот момент в очень устойчивом
положении.
После этого Хрисса начала подниматься более охотно; несколько раз она даже
обгоняла Мышелова сбоку и поворачивала к нему ухмыляющуюся морду -
ухмыляющуюся довольно сардонически, как показалось Мышелову.
Подъем был чуть более крутым, чем вчера, и требование находить каждый раз
абсолютно надежную опору для рук и ног было еще более настойчивым. Пальцы в
перчатках должны хвататься за камень, а не за лед; шипы должны пробивать хрупкий
верхний слой до самой скалы. Фафхрд привязал свой топор веревкой к правому запястью,
используя обух для того, чтобы оббивать с камня предательские тонкие наросты и
замерзшие, как стекло, извивы водяных струй.
И еще подъем был более утомительным потому, что было труднее избегать
напряжения. Даже взгляд, брошенный Мышеловом на отвесную стену рядом с собой,
заставлял желудок Серого судорожно сжиматься от ужаса. Мышелов спрашивал себя, что
будет, если подует ветер; и боролся с желанием плотно прижаться к утесу. В то же самое
время по его лицу и груди начали стекать тонкие струйки пота, так что Мышелову
пришлось откинуть назад капюшон и развязать тунику до самого пояса, чтобы одежда не
промокла насквозь.
Но худшее поджидало впереди. Сначала Мышелову и Фафхрду показалось, что склон
над их головами становится менее отвесным, но теперь, приближаясь к нему, друзья
увидели, что примерно в семи ярдах выше скала выступает на добрых два ярда, нависая
над тропой. Нижняя часть выступа была испещрена выбоинами - прекрасная опора для
рук, если не считать того, что все эти углубления глядели вниз. Выступ тянулся в обе
стороны, насколько мог видеть глаз, и во многих местах выглядел еще хуже.
Найдя себе самые удобные опоры, как можно ближе к выступу и друг к другу,