 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
В конце концов адекватность моих документов, как и моей личности, была
подтверждена, и в Часу Четвертом я наконец -- впервые с раннего утра -поел; мне была
подана каша из местной пшеницы и ломтики холодного хлебного яблока. При всем
невероятном количестве чиновников Сиувенсин оказался маленькой простенькой
деревушкой, погруженной в глубокую сельскую дремоту. Дом для приезжих вряд ли
соответствовал своему многообещающему названию. В его столовой помещался всего
один стол и пять стульев, даже камина там не было, а еду приносили из деревенской
харчевни. Вторая из имеющихся в Доме для приезжих комната была отведена под
спальню: шесть кроватей, толстый слой пыли, плесень на стенах. Комната оказалась в
полном моем распоряжении. По всей видимости, все в Сиувенсине сразу же после ужина
ложились спать, так что я тоже улегся и уснул, слушая ту оглушительную сельскую
тишину, от которой с непривычки звенит в ушах. Проспал я примерно час и проснулся от
сдавившего сердце кошмара: в моем сне рвались снаряды, захватчики топтали чужие
земли, кого-то без конца убивали, горели дома и стога в полях (
Сон был ужасен; в какой-то момент мне приснилось, что я бегу вниз по какой-то
темной улице в толпе странных безликих существ, а дома у меня за спиной взлетают в
воздух, и языки пламени пляшут, пожирая обломки, а дети кричат и плачут от страха.
(Кончилось все это тем, что я среди ночи вышел подышать свежим воздухом прямо в
чем был и оказался посреди покрытого сухим жнивьем поля. Передо мной чернела какая-
то ограда. Половинка луны дурацкого рыжего цвета и несколько звезд выглядывали из-
под низко, над самой головой, несущихся облаков. Ветер был пронизывающе ледяным.
Рядом со мной возвышался какой-то большой амбар, наверное зернохранилище, а чуть
подальше я увидел разлетающиеся на ветру снопы искр.
Я был без теплых штанов и босиком, в одной лишь рубахе, без хайэба (или куртки),
однако свой неизменный дорожный тючок я прихватил с собой: там была не только
одежда, но и оставшиеся рубины, деньги, документы, мои записи и ансибль. Тючок этот я
использовал как подушку во время своего путешествия. По всей вероятности, я и во сне
цеплялся за него. Я вытащил оттуда башмаки, штаны, подбитый мехом зимний хайэб и
оделся прямо среди холодной темной тишины деревенского поля. Огоньки Сиувенсина
мерцали где-то в километре у меня за спиной. Потом я потихоньку побрел в поисках
дороги и скоро вышел на нее. По дороге шли люди. Все они, похоже, были беженцы, как,
впрочем, и я, но они по крайней мере знали, куда идут. Я пошел за ними, поскольку не
знал, куда мне податься. От Сиувенсина стоило явно держаться подальше: я догадался,
что на него напали ночью бандиты из кархайдского селения Пасерер с другого берега реки
Эй.
Бандиты подожгли несколько домов и быстро убрались; сражения никакого не было.
Вдруг на бредущих по дороге людей упал яркий свет от зажженных фар, и, скорчившись
у обочины, мы увидели штук двадцать грузовиков, на полной скорости мчащихся к
Сиувенсину. Раз двадцать вспыхнули и пропали фары, прошипели шины, и мы снова
оказались в тишине и темноте.
Вскоре мы добрались до фермы, где нас остановили и допросили. Я попытался
пристроиться к той группе людей, с которой шел по дороге, но мне не повезло; им,
впрочем, тоже не повезло, за исключением тех, кто прихватил с собой документы. Люди
без документов -- а я к тому же еще и иностранец без паспорта! -- были отрезаны от
общего стада и на ночь помещены в склад -просторный каменный полуподвал без окон, с
единственной дверью, которая запиралась снаружи. То и дело дверь отпирали и вводили
очередного беженца в сопровождении местного полицейского, вооруженного
акустическим ружьем. При закрытой двери внутри было совершенно темно -- ни
малейшего лучика света. В столь непроглядной тьме перед глазами обычно начинают
вспыхивать снопы искр и плавать огненные круги. Воздух был холодный и густо
пропитанный запахом пыли и зерна. Ни у кого даже фонарика с собой не было; всех этих
людей среди ночи вышвырнули из собственных постелей; двое из них оказались