 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
мне облегчение; его лицо было мне знакомо, оно было таким, как надо... Однако, заставив
меня немедленно лечь в постель и сделав мне инъекцию слабенького
транквилизатора, он заявил:
-- Я уже видел ваших приятелей, Посланников. Замечательное и удивительное событие:
со звезд прилетают люди! И мне самому довелось быть этому свидетелем!
И в голосе его звучало то удовлетворение, то мужество, которые особенно свойственны
кархайдцам и вызывают мое наибольшее восхищение. Я хоть и не мог разделить с ним его
восторга, но отрицать, что все это действительно замечательно, было бы полным враньем,
и я сказал хоть и не искренне, зато абсолютную правду:
-- Да, это действительно замечательно! И для них тоже -- прилететь в новый мир, к
новому человечеству!
В конце весны, в последние дни месяца Тува, когда кончалось снеготаяние и
автодороги снова становились доступными, я взял в своем маленьком посольстве в
Эренранге отпуск и отправился на восток. Люди мои теперь были разосланы по всей
планете. Поскольку нам было официально разрешено пользоваться своим воздушным
транспортом (аэромобилями), то Гео Гью и еще трое взяли один из аэромобилей и улетели
далеко -- в Ситх и на Архипелаг, государства на островах, которые я как-то совсем
упустил из виду. Остальные были в Оргорейне, а еще двое, правда с неохотой,
отправились в Перунтер, где весенние паводки не начинаются раньше месяца Тува, а
зимние морозы прекращаются как минимум на неделю позже, чем везде. Тульер и Кеста
прекрасно справлялись с делами в Эренранге. Неожиданностей ничто не предвещало, а
особо срочных дел и не было. В конце концов, даже если бы и случилось что-то, то
пришлось бы справляться своими силами: корабль с ближайшей из новых соседок-
союзниц Гетен смог бы добраться до нее самое быстрое за семнадцать лет
межгалактического времени. Это действительно был маргинальный мир, мир на самом
краю Вселенной. За ним по направлению к южной части созвездия Орион не было
обнаружено ни единой галактики, где жили бы люди. И долог путь с планеты Зима до
планет Экумены, колыбели человеческой расы: пятьдесят лет до Хайна и целая
человеческая жизнь до моей родной Земли. Спешить некуда.
Через Каргав я перебрался на этот раз по нижним перевалам, по одной из дорог,
которая серпантином вилась вверх от побережья Южного моря. Я заехал в ту самую
первую деревню на этой планете, куда рыбаки привели меня, когда я приземлился на
Острове Хорден три года назад; обитатели Очага принимали меня сейчас точно так же,
как и тогда: не выказывая ни малейшего удивления. Я провел неделю в большом
портовом городе Татере в устье реки Энч, а потом в первые дни лета пешком двинулся в
княжество Керм.
Я шел на юго-восток, в глубь суровой скалистой местности, где крутые утесы
перемежались зелеными холмами, где текли полноводные реки и дома стояли уединенно,
вдали друг от друга, и наконец добрался до Ледяного озера. Если смотреть с его берега на
юг, то в холмах виден странный свет, который я узнал сразу: белая мерцающая вуаль в
небесах, отблеск далекого Ледника. Там далеко были Великие Льды.
Эстре -- старинное поселение. И сам Очаг, и находящиеся вне его стен постройки -- все
было из серого гранита, вырубленного прямо в той горе, к склону которой он прилепился.
Место было мрачное, открытое всем ветрам. Вой ветра, казалось, не умолкал ни на
минуту.
Я постучал, и дверь отворилась. Я сказал: -- Я прошу покровительства вашего Очага.
Я был другом Терема из Эстре. Человек, открывший мне дверь, стройный мрачноватый
юноша лет девятнадцати-двадцати, молча выслушал меня и молча провел внутрь дома.
Сначала -- в умывальную комнату, в туалет, потом -- на огромную кухню; наконец,
увидев, что чужестранец умыт, одет и накормлен, он с облегчением предоставил меня
самому себе, проводив в спальню, окна которой смотрели на серое озеро и бесконечные
серые леса деревьев тор, простиравшиеся между Эстре и Стоком. Мрачная это была земля