 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
- Чушь. Фактам безразлично, кто убежден в них. Тут великан сел и указал рукой на
белые вершины, мерцающие вдали. - Правы горы, - произнес он. Затем взглянул на небо,
где в вышине темно-пурпурные облака громоздились подобно крепостным укреплениям. -
Небо право. И эта правота означает гораздо больше, чем факты скал и газа.
- Я никак не могу вникнуть в твои поэтические доводы, - сказал я. - Я знаю одно - что
хорошо вкусно есть, спать в мягкой постели и иметь в своем распоряжении все самое
лучшее. И тот, кто утверждает обратное, либо несчастный, либо дурак.
- А что такое "самое лучшее", Карл Паттон? Разве может быть лучшее ложе, чем
усталость? Лучшая приправа, чем аппетит?
- Ты, видно, вычитал это в книге...
- Если ты преклоняешься перед легкой роскошью, о которой ты говорил, то почему же
ты здесь?
- О, это проще некуда. Чтобы заработать денег на все остальное. - И потом... если ты
не погибнешь на этом пути - неужели ты отправишься туда, на свой прелестный мирок, и
будешь поедать сочные плоды, взращенные кем-то другим?
- Еще бы, - ответил я. - А почему бы и нет? Тут я почувствовал, что слова мои - это
слова безумца, и не понял, почему. Это окончательно вывело меня из равновесия. Но
спорить я не стал и сделал вид, что уснул.
Через четыре часа мы добрались до вершины длинного склона, и перед нами предстала
целая тысяча миль, леса и ледника - пространство, достойно соответствующее масштабам
мира под названием Вэнгард.
Мы уже девять часов были в пути и, несмотря на все свои хитроумные
приспособления, я начал уставать. Верзила же был как новенький. Он поднес к глазам
ладонь, защищаясь от солнца, которое было каким-то особенно маленьким и
пронзительно ярким, как перед бурей, и указал на пик, который отделяла от нас долина.
До него было, примерно, с милю или две.
- Там мы будем ночевать, - сказал он.
- Он лежит в стороне от нашего пути, - заметил я. - Почему бы нам не заночевать прямо
здесь?
- Нам необходима крыша над головой и очаг. Холгримм ничего не будет иметь против.
- Какой еще Холгримм? - Там находится его дом. Я почувствовал, как по спине у
меня поползли мурашки. Так бывает, когда в ваш разговор вдруг вмешается привидение.
И не то, чтобы я боялся привидений, просто так считается среди людей.
Остаток пути мы проделали в молчании. Вула подолгу принюхивалась и фыркала все
чаще по мере того, как мы приближались к хижине. Она была сложена из бревен, когда-то
обтесанных, а теперь потемневших. Крыша была высокой, покрытой черепицей, а в окна
были вставлены разноцветные стекла в свинцовых переплетах. Когда мы оказались на
открытом месте, великан некоторое время стоял, опираясь на свой посох и
прислушиваясь. Дом, как будто, довольно хорошо сохранился. Но ведь и сложен он был
из тех же скал и деревьев, что стояли вокруг, потому что ничто не выдержало бы схватки
с непогодой.
- Послушай, Карл Паттон, - сказал великан. - Кажется, будто вот-вот послышится голос
Холгримма, и он гостеприимно распахнет дверь, приглашая нас войти.
- Да, если бы он был жив, - отозвался я. Я прошел мимо него и подошел к входу,
который представлял собой деревянную дверь из темно-пурпурного дерева, которая
вполне могла бы служить воротами в Собор Парижской Богоматери. Я обеими руками
потянул на себя огромную железную дверную ручку, но без малейшего успеха. Джонни
Гром открыл ее буквально мизинцем.
В большой комнате было холодно. Изморозь, покрывающая пол, хрустела у нас под
ногами. В полумраке я заметил шкуры, развешанные по стенам и отливающие зеленым,
красным и золотым мехом, словно это были не шкуры, а хвосты павлинов. Были здесь и
другие трофеи: огромный череп с длинным клювом длиной фута три и ветвистыми