 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
стражники должны были заявить о бегстве лишь в полдень. И вот сосед по шестидворке
отогнул занавеску и видит: гадалка принимает то ли любовника, то ли вовсе клиента в
неурочный час.
А он сам имел на женщину виды... Разве может такое быть терпимо?
Даттам очнулся оттого, что что-то мокрое капало ему за шиворот. Дернулся: трое
стражников справа, двое слева, а шестой бьет над
ним гусиное яйцо.
- Эй, - кричит один, который слева, - трех яиц хватит, из остальных яичницу сделаем...
Потом привязали Даттама к лошадиному хвосту и проволокли через весь город.
* * *
На допросе Даттам показал, что свел в камере знакомство с крысой, обменялся с ней
одеждой, а сам утек через нору.
- А крысу, - говорит, - чтобы стража не заметила, проклял до полудня, - велел носить
человечью личину...
Секретарь экзарха, Арфарра, сидел с законченевшим лицом в углу и вел протоколы
допроса.
Вечером Даттам смотрел через оконце вверху: небо улыбается, цветет фейерверками, за
стенами ликует народ. Даттам понял, что войска мятежников отходят от столицы и
подумал: завтра меня
казнят... Стало одиноко и страшно. В конце концов, двадцать два года...
А потом вдруг пошел дождь: это искренние молитвы экзарха развеяли злые чары...
Наутро пришли стражники, остригли арестанта, переодели, пряча глаза... Понесли в
паланкине с решетками к площади назиданий.
Даттам глядит: солнце сверкает на мокрой черепице, пахнет
свежими лепешками, и зелень так и лезет, так и тянется, хватает за душу пальчиками.
Стоит Верхний Город, - здания как жемчужины, стены как оправа... осунулся,
погрустнел.
Даттама, однако, пронесли мимо площади для назиданий под самыми иршахчановыми
очами, мимо управ, мимо цехов, через семь ворот,
через пять арок - вниз, вглубь, - крытой дорогой внутрь
Шакуникова храма.
Развязали, повели... Сюда мятежники не ходили: лес колонн, кущи столбов, старая
катальпа меж золотых столбиков, нефритовая
галерея... Ввели в павильон: стены - в узорочье, узорочье - в зеркалах, от зеркал павильон
как человечья душа: снаружи -
замкнут, изнутри - безграничен.
В зеркальной комнате сидели трое, настоятель храма Шакуника, секретарь экзарха
Арфарра, и сам экзарх. Экзарх обмахивался
веером, а Арфарра прямо на коленях держал обнаженный меч.
Экзарх махнул веером, стражники ушли и затворили за собой дверь, но рук Даттаму так
и не развязали. Экзарх кивнул Даттаму, чтобы
тот сел, и проговорил:
- Великий Вей, как ты бледен! Как спаржа, отлежавшаяся в земле. Даттам пожал
плечами:
- Я так понимаю, - сказал он, - что мой дядя вчера отступил от города, и меня завезли
сюда попрощаться перед казнью.
- Ваш дядя, - сказал экзарх, - вчера был назначен моим указом наместником Варнарайна,
а сегодня утром его войска вместе с
моими войсками выступили против разбойника Бажара. Только
злодеяния прежних властей толкнули народ на мятеж: почему бы не помириться с теми
бунтовщиками, которые, по мере сил, выказывали свою преданность династии?