 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Когда тело отправляли за борт, произошло два инцидента, серьезно взбудораживших
команду. Глаза мертвеца были закрыты; однако, когда его волокли к перилам, они
распахнулись, и многим показалось, что они пережили странную галлюцинацию -
пристально и насмешливо эти глаза посмотрели на Шмидта и Циммера, наклонившихся
над телом. Боцман Мюллер, пожилой человек, мог бы быть и поумней, не будь он
эльзасским свинопасом, полным предрассудков; его так потряс этот взгляд, что он следил
за телом и в воде и клялся, что когда оно погрузилось, то расправило члены на манер
пловца и поплыло под волнами на юг. Кленце и мне не понравились эти проявления
крестьянского невежества, и мы сурово отчитали команду, особенно Мюллера.
Следующий день нас очень встревожил - заболели некоторые члены команды. Они
явно страдали нервным перенапряжением, вызванным длительностью плаванья, и
мучились дурными снами. Некоторые выглядели совершенно отупевшими и
подавленными: удостоверившись, что они не симулируют, я освободил их от вахты. Море
было бурно, поэтому мы погрузились: на глубине волнение не так беспокоило. Здесь и
люди стали сравнительно спокойней, несмотря на какое-то странное южное течение,
которого не было на наших океанографических картах. Стоны больных были решительно
несносны: но пока они не деморализовывали команду, мы не принимали крайних мер.
Наш план был оставаться там до пересечения с курсом лайнера "Дакия", упомянутом в
донесении агентов в Нью-Йорке.
Рано вечером мы всплыли - море было спокойно. На севере виднелись дымы эскадры,
но расстояние и наша способность погружаться хранили нас. Меня куда больше
беспокоила болтовня боцмана Мюллера, который к утру стал еще более буйным. Он впал
в отвратительное ребячество, нес чушь о мертвецах, плавающих за иллюминаторами и
глядящих на негр в упор, и что он узнал в них тех, кто погиб, пал жертвой наших славных
германских побед. А еще он сказал, что юноша, которого он нашел и вышвырнул за борт,
был их вождем. Это было очень мрачно и нездорово: поэтому Мюллеру надели кандалы и
выдали хорошую порку. Наказание команде не понравилось, но дисциплина нужна. Мы
также отклонили просьбу делегации, возглавляемой матросом Циммером, чтобы изваяние
слоновой кости было выброшено за борт.
Двадцатого июня матросы Бем и Шмидт, заболевшие накануне, впали в буйство.
Сожалею, что в состав офицеров не входят врачи, ведь немецкие жизни драгоценны: но
нескончаемый бред этих двоих и их ужасные проклятия настолько подрывали
дисциплину, что пришлось принять крутые меры. Команда восприняла это мрачно, зато,
похоже, успокоилась. Мюллер больше не доставлял нам хлопот. Вечером его освободили
и он молча вернулся к своим обязанностям.
В течение недели мы все издергались, поджидая "Дакию". Напряжение усугублялось
исчезновением Мюллера и Циммера, без сомнения, покончивших с собой из-за
преследовавших их страхов, хотя никто не видел, как они бросались за борт. Я был даже
рад избавиться от Мюллера: само его молчание неблагоприятно влияло на команду. Все
теперь старались молчать, словно сдерживая тайный страх. Многие заболели, но никто не
доставлял хлопот. Лейтенант Кленце от бессилия и напряжения выходил из себя по
малейшему поводу: например, из-за дельфинов, все чаще собиравшихся вокруг У-29, из-
за крепнущего южного течения, не отмеченного на наших картах.
Наконец стало ясно, что "Дакию" мы пропустили. Такие неудачи случаются, и мы
скорее обрадовались, чем огорчились, ведь теперь мы могли вернуться в
Вильгельмсхавен. Днем двадцать восьмого июня мы повернули на север и, несмотря на
комичные затруднения из-за необычайных масс дельфинов, скоро легли на курс.
Взрыв в машинном отделении произошел в два часа дня и был полной
неожиданностью. Никаких дефектов машин или небрежности персонала отмечено не
было, и все же корабль тряхнуло до последней заклепки жутким ударом. Лейтенант
Кленце помчался в машинное и обнаружил, что топливные цистерны и почти весь
двигатель разворочены, а инженеры Шнайдер и Раабе убиты на месте. Наше положение