 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
продолжительное повышение температуры воздуха в комнате станет для него роковым,
поэтому холодильная установка с аммиачным испарительным контуром поддерживает
неизменный уровень охлаждения -- от пятидесяти пяти до пятидесяти шести градусов
Фаренгейта. Постукивание бензинового компрессора этого холодильника я и слыхал
иногда снизу, из своей комнаты.
Промозглую обитель талантливого отшельника я покинул преданным и ревностным его
адептом, не переставая изумляться, как быстро он утихомирил сердечную боль и
принудил меня позабыть о недомогании. Впоследствии я, укутавшись в пальто,
неоднократно навещал доктора Муньоса, слушал истории о тайных исследованиях и их
жутких результатах; с трепетом перелистывал страницы древних ведьмовских книг,
хранящихся на его стеллажах. Могу добавить, что со временем гений доктора заставил
мою болезни сдать позиции бесповоротно. Похоже, в борьбе с недугами он не
пренебрегал ничем, даже заклинаниями средневековых целителей. Он верил, что в этих
загадочных формулах содержатся уникальные духовные стимуляторы, способные
оказывать мощнейшее воздействие на нервные волокна, в которых угасло биение жизни.
Меня еще, помнится, тронул рассказ мистера Муньоса о престарелом докторе Торресе из
Валенсии; восемнадцать лет назад старый доктор принимал участие в первых опытах
молодого тогда Муньоса, как вдруг молодого врача поразила тяжелейшая болезнь, с
которой и начались все его последующие мытарства. Доктор Торрес усердно пользовал
своего молодого коллегу и сумел спасти его от верной смерти, как вдруг старый доктор
сам пал жертвой того самого безжалостного врага, с которым отчаянно сражался, пытаясь
вырвать из его лап жизнь Муньоса... Вероятно, напряжение оказалось не по силам
старику. Понизив голос и не вдаваясь в подробности, доктор Муньос пояснил, что методы
лечения были крайне далеки от традиционных и включали обряды, составы и действия,
совершенно неприемлемые с точки зрения старого консервативного эскулапа.
Шли недели, и я с величайшим сожалением констатировал, что сеньора Эрреро не
ошибалась, говоря, что недуг медленно, но верно берет верх над синьором Муньосом. Все
приметнее делался синюшный оттенок кожи, речь становилась все глуше и невнятнее,
ухудшалась координация движений, притуплялась острота мысли, слабела воля. Он и сам
замечал в себе эти печальные перемены, и все чаще в его глазах светилась мрачная
ирония, все язвительней звучала речь, доходя до черного сарказма, отчего во мне вновь
шевельнулось уже позабытое чувство неприязни...
К тому же у мистера Муньоса развилось капризное пристрастие к экзотическим
пряностям, в основном к египетским благовониям, и в конце концов в его комнате
атмосфера сделалась примерно такая, как в усыпальнице какого-нибудь фараона в Долине
Царей. К этому времени ему стало не хватать установленного ранее уровня охлаждения. Я
помог установить новый компрессор, причем мистер Муньос усовершенствовал привод
холодильной машины, что позволило остудить жилье сначала до сорока градусов по
Фаренгейту, а затем добиться еще большего успеха и выстудить комнату до двадцати
девяти; естественно, ни ванную, ни лабораторию до такого уровня мы не замораживали,
чтобы не превратилась в лед вода и не прекратилось нормальное течение химических
реакций. В результате сосед доктора Муньоса стал жаловаться что от смежной двери
тянет ледяным сквозняком, так что нам пришлось занавесить эту дверь тяжелой
портьерой.
Я стал замечать, что моего нового друга терзает острый, неотступный, все
усиливающийся страх. Доктор все время говорил о смерти, но стоило мне лишь
упомянуть о похоронах и прочих неизбежных формальностях, как Муньос разражался
глухим мрачным хохотом. Да, мой сосед сверху медленно, но верно превращался в
безумца, и даже находиться в его обществе становилось слегка жутковато. Но я был
обязан ему исцелением и не мог покинуть его на сомнительную милость чужих людей, а
потому, облачась в специально для этого приобретенное длинное зимнее пальто, я
вытирал пыль в кабинете доктора, прибирался там и старался всячески помогать ему. Я