 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
стал даже покупать необходимые ему реактивы, с искренним изумлением читая наклейки
некоторых банок, полученных от аптекарей и на химических складах.
Мне стало казаться, что вокруг жилища доктора все плотнее сгущается атмосфера
необъяснимой тревоги. Я уже говорил, что весь дом сеньоры Эрреро пропитался запахом
плесени, но в комнатах доктора запах ощущался гораздо явственней. Он был гораздо
более противным и пробивался даже сквозь ароматы специй и благовоний, сквозь смрад
едких химических испарений, исходящий от ванн, которые принимал доктор. Он
утверждал, что эти процедуры ему жизненно необходимы. В конце концов я заключил,
что отвратительные миазмы разложения -- результат болезни мистера Муньоса, и
содрогнулся от ужаса при мысли о том, каким же страшным должен быть его недуг!
Синьора Эрреро при встрече с несчастным страдальцем неизменно крестилась, а со
временем совершенно оставила доктора на мое попечение, запретив и своему сыну
Эстебану прислуживать больному. Мои робкие попытки убедить мистера Муньоса
обратиться за помощью к другим врачам обычно приводили его в ярость, сдерживаемую
лишь страхом перед сильными эмоциями, которые могли сказаться на состоянии его
здоровья. Но его воля и энергия не только не слабели, но, напротив, усиливались и
крепли, так что больной не допускал и мысли о постельном режиме. Апатия, овладевшая
было доктором в первые дни ухудшения, уступила место прежней фанатичной
целеустремленности, и весь его вид свидетельствовал о внутренней готовности
противостоять демону смерти даже когда тот запустит в него свои когти. Доктор Муньос
и ранее принимал пищу с таким видом, словно соблюдал пустую формальность, теперь
же он и вовсе отказался от ненужного притворства; казалось, лишь сила разума
удерживала его на краю могилы.
У доктора вошло в обычай сочинять длинные послания, которые он тщательно
запечатывал в конверты и вручал мне, сопровождая подробнейшими указаниями, смысл
коих сводился к тому, что я обязан был после кончины автора переслать все эти письма
поименованным лицам, в большинстве своем проживающим на островах Ост-Индии;
впрочем, среди указанных адресатов я обнаружил имя некогда знаменитого врача-
француза, уже давно числившегося умершим и о котором в свое время ходили самые
немыслимые слухи. Помнится, я подумал, что француз, которого считали и считают
покойным, быть может, таковым вовсе и не является?.. Все эти конверты я впоследствии
сжег не вскрывая.
К сентябрю ни слушать, ни глядеть на доктора Муньоса без внутреннего содрогания я
уже не мог: цвет его лица и тембр голоса внушали откровенный страх, и я с огромнейшим
трудом выносил его общество. Однажды у доктора испортилась настольная лампа, и
пришедший электромонтер, столкнувшись лицом к лицу с хозяином квартиры, рухнул на
пол в эпилептическом припадке. Даже пройдя сквозь кошмар большой войны, человек
этот никогда не испытывал такого беспредельного ужаса. Доктору удалось прекратить
судороги, причем он старательно избегал попадаться бедняге на глаза.
И вот в середине сентября, как гром среди ясного неба, на нас обрушился ужас всех
ужасов. Как-то вечером, часов около одиннадцати, вышел из строя компрессор
холодильной машины, и уже три часа спустя испарение аммиака окончательно
прекратилось. Доктор затопал ногами по полу, призывая меня. Он сыпал проклятиями,
голос его стал невероятно сиплым и дребезжащим. Я изо всех сил старался сделать хоть
что-нибудь, но мои дилетантские потуги не принесли никакого успеха. Когда же я привел
механика из расположенного неподалеку круглосуточно работающего гаража, то
выяснилось, что до утра все равно ничего сделать нельзя, потому что необходимо достать
новый поршень. Ярость и ужас обреченного отшельника перешли все границы и,
казалось, стали раздирать изнутри распадающуюся оболочку; доктор вдруг судорожно
зажал глаза ладонями и опрометью бросился в ванную. В комнату он возвратился с
плотно забинтованной головой, слепо ощупывая воздух руками; глаз его я уже больше
никогда не увидел.