 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
-А, сахар! - сказал извозчик. - Пожалуйста, Земляничка, - упрашивал ее Дигори, - ну
пожалуйста, отвези меня к Аслану!
- Ладно, я не против, - сказала лошадь. - Иногда можно. Залезай.
- Славная старая Земляничка, - сказал извозчик. - Давай, молодой человек, я тебя
подсажу.
Вскоре Дигори уже не без удобства устроился на спине у Землянички. Ему и раньше
приходилось кататься верхом без седла - на своем собственом пони.
- А теперь поторопись, Земляничка, - сказал он. - У тебя случайно нет кусочка из тех
белых? - спросила лошадь.
- Боюсь, что нет. - Что ж, ничего не поделаешь, - вздохнула лошадь, и они тронулись в
путь.
Тут один крупный бульдог, который все это время принюхивался и приглядывался,
сказал:
- Смотрите! Вон там, за речкой, в тени деревьев, кажется, еще одно из этих смешных
созданий.
Все звери увидели дядюшку Эндрью, стоявшего среди рододендронов в надежде, что
его никто не заметит. "Пошли, пошли, - заговорили они на все голоса, - посмотрим, кто
там такой". Так что покуда Земляничка с Дигори на спине бежали в одном направлении
(Полли и извозчик шли сзади пешком), почти все звери заспешили к дядюшке Эндрью,
выражая свой оживленный
интерес рыком, лаем, блеяньем и другими разнообразными звуками. Тут нам придется
вернуться назад, чтобы описать все
происходившее с точки зрения дядюшки Эндрью. Его одолевали совсем не те чувства, что
детей и доброго извозчика. И в самом деле, дело тут не только в том, где он стоял, а в том,
что он
был за человек.
С первого появления зверей дядя Эндрью отступал все глубже и глубже в заросли
кустарника. Разумеется, он пристально за ними
наблюдал, только не из любопытства, а от страха. Как и ведьма, он был ужасно
практичным. Например, он просто не заметил, что
Аслан выбрал по одной паре из каждой породы зверей. Видел он
только большое количество расхаживающих повсюду опасных диких зверей, и все
удивлялся, почему остальные животные не пустились наутек от огромного льва.
Когда настал великий миг и звери заговорили, он совсем ничего не понял по одной
довольно занятной причине. Дело в том, что при первых же звуках львиной песни, еще в
темноте, он понял, что
слышит музыку, и что музыка эта ему крайне не по душе. Она
заставляла его думать и чувствовать не так, как он привык. Потом, когда взошло солнце,
и он увидел, что поет, по его
выражению, всего лишь какой-то лев, он стал изо всех сил
уговаривать себя, что никакое это не пение, а обыкновенный рев, который в нашем мире
может издать любой лев в зоопарке.
"Нет-нет, - думал он, - ну как львы могут петь? Я это себе придумал. У меня нервы
расстроились". И чем дольше лев пел, чем прекрасней становилась его песня, тем
усерднее уговаривал себя
дядюшка Эндрью. Есть одна неприятность, подстерегающая тех, кто пытается стать
глупее, чем он есть на самом деле: это
предприятие нередко завершается успехом. Дядюшке тоже это удалось, и вскоре он
действительно ничего не слышал в песне Аслана, кроме рева. А еще через несколько
минут уже ничего не различил бы в ней, даже если бы захотел. Так что даже при словах
"Нарния, проснись! " до него долетело только рыкание. Речи
заговоривших зверей казались ему лишь лаем, кваканьем, визжанием и блеяньем, а их