 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Зарядили осенние дожди, липкие, бесконечные, стало почти холодно и очень сыро.
Шанур пропадал у саперов, Петер и Армант занялись отснятыми лентами, Баттен, блудная
душа, постоянно исчезал, и именно в те моменты, когда был особенно нужен. Заглядывал
господин Мархель, интересовался, нет ли недостачи метража, и, узнавая, что нет,
удивлялся.
Бог его знает, по какому поводу их в тот вечер пригласили зенитчики - они сказали, но
Петер забыл. Вечеринка - она вечеринка и есть, что по поводу, что просто так.
Приглашали и ту, вторую, киногруппу, те приглашение приняли, но не пришли. Вообще
они с самого начала повели себя странно, как-то свысока, с этакой брезгливостью-
брюзгливостью, и Петер, раза два наткнувшись на высокомерное хамство, решил с ними
больше дела не иметь - за исключением производственной необходимости. Зенитчики же,
не зная всего этого, ждали их и обиделись, и вечеринка прошла комом. Операторы
тащились домой, дождя не было, и даже тучи стали редеть - в разрывы их изредка
проглядывала половинка луны. Насторожило Петера то, что их не окликнул часовой. Не
могло такого быть, чтобы часовой на КПП не окликнул идущих по дороге.
Петер, разведя в стороны руки, остановил своих операторов, молча уложил их на
дорогу, а сам, пригибаясь, подкрался к грибку часового. Часового под грибком не было.
Не раздумывая ни секунды, Петер рванул шнур сигнала тревоги - и шнур остался у него в
руке. Это уже было серьезно.
Он вытащил пистолет и загнал патрон в ствол. Затвор щелкнул непозволительно громко.
Надо было хотя бы стрельбой дать сигнал тревоги, но Петер почему-то медлил. Вся эта
ситуация была уж слишком знакома, слишком знакома... Вот сейчас мелькнут неясные
тени - слишком знакома, потому что я читал это в сценарии, но там был часовой - неясные
тени или мне это мерещится?.. И тут с ужасающим шипением взвилась осветительная
ракета.
Все осветилось резчайшим лиловым светом, проявляющим и фиксирующим на дне глаза
мельчайшие детали, неподвижные или, не дай бог, движущиеся. Петер мгновенно увидел
все сразу: сапоги часового, торчащие из канавы, и изгиб дороги, и своих орлов, лежащих
на самом видном месте, и троих в маскхалатах, ныряющих в лощину метрах в сорока... Он
не помнил, как и откуда оказалась в руке граната, когда это он успел переложить пистолет
тер видел, как граната медленно, оставляя за собой ниточку дыма, описывает плавную
кривую и ныряет следом за теми тремя... Каким-то образом взрыв гранаты не
зафиксировался в его памяти, он просто знал умом, что она взорвалась, но и вспышка, и
звук взрыва мелькнули мимо, как нечто необязательное, и следующее, что Петер отметил,
- это себя, летящего с пистолетом в руке к этой лощинке - не было ни ног, стучащих по
земле, ни вообще ощущения бега - был полет, стремительный и беззвучный, Петер
увидел, как там, на противоположном краю лощинки, облитая светом, судорожно рвется
вверх бесформенная фигура, мокрые склоны скользили, как мыло, - Петер выстрелил и
попал, фигура переломилась и стала падать... Ракета догорела и погасла, на мгновение
наступила темнота, а потом завыла сирена и стали взлетать новые ракеты - много и
отовсюду, и стало плохо видно, потому что пропали тени. В этом бестеневом, а потому
полупризрачном мире было очень шумно: стреляли, кричали непонятное, и сирена выла,
не заглушая, а почему-то выделяя, подчеркивая все иные звуки - они будто взмывали на ее
волнах, зависали и падали вниз во множестве, острые и грубо-рельефные, как битые
кирпичи, - к Петеру бежали люди и тоже кричали, а он стоял и не мог стряхнуть с себя
оцепенения. Все, что произошло - произошло, но произошло будто не по его воле и почти
без его участия, произошло по сценарию и было заранее знакомо и потому
воспринималось как повторный сон.
Ракеты наконец погасли, и сирена смолкла. При свете фонариков осмотрели убитых.
Граната попала одному из них в голову, понятно, что осматривать тут было нечего.
Другого посекло осколками, тронув притом и лицо. Третий, видимо, оказался довольно
далеко и от гранаты не пострадал; пуля попала ему в шею, потому он и повалился, как