 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
полуразобранные грузовики, громоздилось всякое железо, бетон, валялись бревна, доски -
все ненужное, неприкаянное, негодное, устрашающе многочисленное. Так примерно
выглядит зона прорыва, когда армия уходит вперед, а тылам еще недосуг заняться
разборкой лома. Потом дорога расширилась и стала прямой, как стрела, как посадочная
полоса - да это и есть посадочная полоса, понял Петер, резервная полоса для тяжелых
бомбардировщиков. Хотел бы я знать, на что в такой глуши резервные полосы? Спросить,
что ли? Он посмотрел на господина Мархеля. Господин Мархель сидел прямо,
придерживаясь за поручень, и всматривался в даль. Профиль его был острый как бритва,
глаза прищурены, а губы медленно шевелились - медленно и торжественно, будто он
читал... нет, не молитву... заклинание?.. именно заклинание. Петеру показалось вдруг, что
в лицо брызнуло холодом, а самый свет солнца стал разреженным и призрачным. Тьфу,
чертовщина! Ладно, они там, наверху, все на этом деле сдвинутые, но я-то! Я -
нормальный, сравнительно разумный человек, вчера вогнавший этого проклятого
колдуна в холодный пот, - сегодня просто так, без причины, боюсь задать ему вопрос.
Именно боюсь. Ну и дела...
Но вскоре все стало ясно и без вопросов. По сторонам дороги вдали стали угадываться
заводские корпуса, от них шли многочисленные и разнообразные "притоки" к шоссе, по
притокам шли машины, и скоро на шоссе стало тесно до безобразия. Навстречу
попадались главным образом тягачи с платформами на прицепе; по ходу обогнали
несколько таких же, но груженных чем-то тяжелым и громоздким, но чем именно,
непонятно - брезент. И вот так, в машинной толчее, в газойлевом чаду ехали километров
сто, попадались регулировочные посты, палаточные городки, много чего попадалось, но
Петер утратил способность воспринимать что-либо - на него запах газойля действовал
крайне угнетающе. Он не вполне очнулся даже, когда машина затормозила наконец перед
свежим, желтеньким еще щитовым домом, окруженным штабными машинами,
сторожевыми вышками и колючей проволокой в два кола; проволока вдруг привлекла его
внимание, он не сразу понял чем - потом только дошло, что она блестела этаким
синеватым блеском. Никелированная колючка! Оригинально, черт возьми...
- Ждите меня здесь, - сказал господин Мархель и пошел к дому. Часовому он предъявил
некий документ, и часовой вытянулся в струнку с такой истовостью, будто перед ним был
по меньшей мере фельдмаршал. Господин Мархель зачем-то оглянулся на пороге, обвел
глазами окружающий мир и вошел внутрь. Петер расслабился. Голова болела, и рыжие
круги ползли снизу вверх по внутренней стороне лба. Но посидеть тихо ему не дали: из
двери пулей вылетел полковник, подбежал к их машине и потребовал:
- Майор Милле, следуйте за мной!
И далее уже обычным шагом повел Петера туда, в недра дома, где - что? тер вытянулся
на пороге и выбросил вперед правую руку, и эти блестящие офицеры повскакивали с мест
и тоже приветствовали его имперским жестом, нет, не фронтовики вы, ребята, и говорить
нечего - ни один фронтовик вскакивать не станет, он приподнимется лениво и отмахнется,
как от мухи, - за обитую кожей двойную дверь в кабинет с занавешенной картой на стене,
со столом о трех тумбах и бронзовым имперским орлом - пресс-папье такое, что ли? - и
трехкоронным генералом по ту сторону стола, и господином Мархелем по правую руку от
генерала, и неким полковником в саперной форме (ох, и лицо у этого полковника!), и
полковник-адъютант отошел на шаг влево, и Петер четко, без излишнего усердия
доложил:
- Режиссер-оператор группы кинопропаганды майор Милле по вашему приказанию
прибыл, господин генерал!
- Вольно, - разрешил генерал, и Петер встал вольно. - Майор еще не в курсе, Йо, -
сказал господин Мархель, обращаясь к генералу.
- Тогда сам и объясняй, - сказал генерал. - Ему же все делать придется, так, нет? Чтобы
потом вопросов не возникало - выкладывай ему все.
- Твоей картой можно воспользоваться?