 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Его высокие ворота были для Иврианы железными челюстями смерти.
Спускаясь в находящуюся глубоко в подземелье камеру для пыток, Джанарл
испытывал ликование, какое всегда охватывало его, когда он со своими егерями
затравливал зверя. Однако захлестнувшая его волна радости была покрыта пеной страха.
Он чувствовал себя, как изголодавшийся человек, приглашенный на роскошный ужин, но
предупрежденный прорицателем, что яства могут быть отравлены. Герцога преследовало
воспоминание об искаженном испугом лице егеря, раненного в руку позеленевшим мечом
юного колдуна. Джанарл встретился взглядом с учеником Главаса Ро, чье
полуобнаженное тело уже было растянуто на дыбе - к пытке, правда, еще не приступали, -
и его страх усилился. Глаза Мышонка были такие испытующие, такие холодные и
грозные, так явно чувствовалось в них колдовское могущество...
Герцог сердито оборвал поток этих мыслей и в душе сказал себе, что немного боли - и
взгляд этих глаз станет затравленным, испуганным. Он подумал, что до сих пор не
пришел в себя после вчерашних ужасов, когда его чуть было не вколотили в гроб с
помощью мерзкого колдовства. Но в глубине сердца он знал, что страх всегда жил в нем -
страх, что однажды кто-то или что-то окажется сильнее него и заставит его страдать, как
он сам заставлял страдать других, страх перед мертвыми, которых он погубил и перед
которыми теперь бессилен, страх перед своей покойной женой, которая была сильнее и
бессердечнее, чем он, и унижала его тысячью способами, о чем помнил он один.
Но герцог знал и другое: скоро сюда придет его дочь, и он сможет переложить свой
страх на нее, заставить ее бояться и тем самым вернуть себе мужество, как он уже делал
бессчетное число раз.
Поэтому Джанарл уверенно занял свое место и велел приступать к пыткам.
Когда большое колесо заскрипело и кожаные браслеты на руках и ногах немного
натянулись. Мышонок почувствовал, как его захлестывает волна беспомощности и
паника. Она сконцентрировалась в его суставах - этих глубоко спрятанных сочленениях,
обычно не подвергающихся опасности. Боли пока не было. Просто его тело немного
напряглось, словно он зевнул и потянулся.
Прямо перед собой он видел низкий потолок. Неверное пламя факелов освещало швы
между камнями и пыльную паутину. У своих ног Мышонок видел верхнюю часть колеса и
две большие руки, которые легко и очень медленно проворачивали его, делая остановки в
двадцать ударов сердца. Повернув голову набок и скосив глаза, он видел внушительную
фигуру герцога - не такую толстую, какой была кукла, но достаточно массивную, -
который сидел в резном деревянном кресле, а за его спиной стояли два вооруженных
воина. Унизанные сверкающими перстнями смуглые пальцы герцога крепко сжимали
подлокотники кресла. Ноги его твердо упирались в пол. Лицо выражало упрямство. И
только в его глазах проскальзывала не то тревога, не то чувство беззащитности. Они
бегали из стороны в сторону, суетливо и непрестанно, словно подвешенные на шарнирах
глазки куклы.
- Моя дочь должна быть здесь, - глухо и отрывисто проговорил герцог. - Поторопите
ее. Нечего ей там копаться.
Один из стражников немедленно вышел. И тут появилась боль: она вспыхивала то в
предплечье, то в спине, то в колене. Усилием воли Мышонок сделал бесстрастное лицо.
Он сосредоточил все свое внимание на окружавших его физиономиях, подробно
рассматривал их, словно перед ним была картина, отмечая блики света на щеках и глазах,
созерцая колеблющиеся в свете факелов тени на низких стенах.
И вскоре эти низкие стены стали медленно таять, и перед Мышонком открылись
невиданные им доселе просторы, словно расстояния вовсе перестали существовать: он
увидел громадные леса, залитые светом янтарные пустыни и бирюзовые моря, увидел
озеро Чудовищ, город Упырей, великолепный Ланкмар, Землю Восьми Городов, горы
Пляшущих Троллей, сказочные Стылые Пустоши и там - спешащего куда-то
рыжеволосого и высокого юнца с открытым лицом, которого он приметил когда-то среди