 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Схватившись за оружие, егеря бросились врассыпную. Лошадь Джанарла попятилась
и чуть не выбросила из седла своего всадника. Кабан пролетел мимо, словно черная ночь в
красных сполохах. Еще немного, и Джанарл рухнул бы ему на спину. Кабан резко
развернулся и снова бросился в атаку; три копья вонзились в землю рядом с ним. Джанарл
попытался выпрямиться в седле, но зацепился ногой за стремя, и лошадь, дернув,
повалила его.
Кабан приближался, но тут раздался топот копыт. Мимо Джанарла пролетела лошадь, и
направленное уверенною рукою копье глубоко вонзилось зверю в лопатку. Черный кабан
дернулся, попытался ударить клыком по копью, завалился на бок и замер.
Ивриана выпустила из рук древко копья. Ее пальцы дрожали крупной дрожью.
Девушка тяжело осела в седле и другой рукой схватилась за луку.
Джанарл поднялся на ноги, посмотрел на дочь, на кабана, затем обвел взглядом всю
прогалину.
Ученик Главаса Ро исчез.
- Север - в юг, а лево - в право, стань пустынею, дубрава, сон, повсюду ставь заставы,
помогайте, лес и травы.
Опухшими губами Мышонок бормотал заклинание; казалось, он обращался к земле, на
которой лежал. Сложив пальцы в кабалистический знак, он достал из крошечного
мешочка щепоть зеленого порошка и бросил его в воздух движением кисти, которое
заставило его поморщиться.
- Пес, от волка ты рожден, враг бичу и сворке он. Чти единорога, конь, он свободен,
как огонь. Помогайте, ночь и сонь!
Договорив заклинание, Мышонок затих; боль в истерзанном теле стала не такой
мучительной. Он лежал и прислушивался к чуть различимым звукам погони.
Прямо перед его лицом оказался пучок травы. Мышонок смотрел, как трудолюбивый
муравей карабкается по стебельку, падает и снова лезет вверх. На какую-то секунду он
почувствовал сродство между собой и крошечным насекомым. Потом вспомнил черного
кабана, чья неожиданная атака дала ему возможность скрыться, и на миг почему-то связал
его с муравьем.
Ему пришли на память пираты, угрожавшие его жизни, когда он странствовал по
западу. Однако их веселая жестокость в корне отличалась от намеренного зверства
герцогских егерей, которое явно доставляло им удовольствие.
Постепенно в Мышонке стали закипать гнев и ненависть. Перед его мысленным взором
предстали боги Главаса Ро, их обычно бесстрастные лица стали белыми и насмешливыми.
Он слышал слова древних заклинаний, но теперь они наполнились новым смыслом.
Вскоре видения смешались в круговерть ухмыляющихся рож и жестоких рук. Где-то в
глубине - бледное виноватое лицо девушки. Мечи, палки, бичи. Все кружится и кружится.
А в центре, как ступица колеса, на котором людям ломают кости, мощная фигура герцога.
Разве могло справиться учение Главаса Ро с этим колесом? Оно прокатилось и
раздавило его. Чем была белая магия для Джанарла и его егерей? Ничего не стоящим
пергаментом, который легко можно загадить. Втоптать волшебные камни в грязь.
Превратить в кашу мудрейшие мысли своими железными мозгами.
Но была и другая магия. Та, пользоваться которой запрещал Главас Ро - порой с
улыбкой, но всегда твердо. Магия, о которой Мышонок узнал лишь из недомолвок и
предостережений. Магия, возникшая из смерти и ненависти, боли и гниения, магия ядов и
ночных вскриков, сочившаяся из черных межзвездных пространств и - как правильно
сказал сам Джанарл - бросавшая из темноты проклятия в спину людям.
Мышелову казалось, что все приобретенные им прежде знания о крошечных
существах, звездах, добром колдовстве и правилах обходительности природы - все это
сгорело в каком-то внезапном огненном вихре. И черный пепел ожил, зашевелился, и из
него потянулся сонм ночных теней, похожих на те, что сгорели, но изуродованных.