 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
пропускать мимо ушей страхи и придирки женщин, но охотно прощать им ревность,
создаваемые ими помехи и даже самые дурные поступки, поскольку проистекают они от
их безудержной любви к тебе и другим, а также о многих других вещах, весьма полезных
для молодого человека, находящегося на пороге зрелости.
Но понимая все это, Фафхрд слушал отца лишь урывками, так как его очень тревожили
ввалившиеся щеки Нальгрона, когда-то сильные, а теперь худые пальцы, едва державшие
серебряный кубок, серебряные нити в волосах и губы, сделавшиеся из красных чуть
синеватыми, несмотря на то, что говорил и жестикулировал Нальгрон весьма оживленно,
и поэтому Фафхрд выискивал на столе самые соблазнительные блюда и то и дело
подкладывал отцу лакомый кусочек, дабы возбудить его аппетит.
Нальгрон же всякий раз любовно кивал и улыбался сыну, подносил кубок к губам и
снова начинал говорить, так и не вынимая правой руки из-под шубы.
Пир шел своим чередом, Нальгрон начал говорить о еще более важных предметах, но
Фафхрд не слышал уже почти ничего из столь ценных для него слов - так озабочен был он
здоровьем отца. Теперь ему казалось, что кожа вот-вот лопнет на выступающих скулах,
что светлые глаза отца запали еще глубже и под ними появились сероватые круги, что на
руке, легко держащей кубок, голубоватые жилы вздулись еще сильнее; Фафхрд начал
подозревать, что Нальгрон так и не выпил ни капли вина, хотя и подносил его
непрестанно к губам.
- Ешь, отец, - просил Фафхрд тихим и хрипловатым от беспокойства голосом. - Хотя
бы выпей немного.
И снова улыбчивый взор, кивок, еще больше любви к глазах, кубок у плотно сжатых
губ, взгляд в сторону и продолжение спокойного монолога.
И тут Фафхрда объял страх: свет вокруг сделался голубым, и молодой человек понял,
что никто из одетых в темное с неразличимыми лицами сотрапезников ничего, кроме
кубков с вином, не подносил ко рту, хотя звон посуды не умолкал. Его тревога за отца
переросла в ужас; не понимая толком, что делает, он, отогнув полу отцовской шубы,
схватил его за предплечье и кисть правой руки и стал тыкать ею в сторону тарелки,
полной еды.
На сей раз Нальгрон не кивнул и не улыбнулся: набычившись на Фафхрда, он
ощерился так, что стали видны его зубы цвета старой слоновой кости, а из глаз его
струился холод, холод, холод...
Рука, которую держал Фафхрд, была на ощупь, на вид... просто была коричневой
рукою скелета.
Внезапно и страшно задрожав всем телом - особенно сильно у него затряслись пальцы,
- Фафхрд с проворностью змеи отпрянул от отца.
И вот он уже не дрожал, а его трясли за плечи чьи-то сильные руки из плоти и крови,
вокруг была не тьма, а полупрозрачный свет, заливавший шатер минголов, а вместо
отцовского лица со впалыми щеками перед Фафхрдом было усатое, мрачное и
озабоченное лицо Велликса-Хвата.
Фафхрд сонно уставился на него, потом тряхнул головой и повел плечами, чтобы
поскорее очнуться и сбросить с себя руки Велликса.
Но Велликс уже сам отпустил его и присел на лежащую рядом груду мехов.
- Прошу прощения, юный воин, - серьезно проговорил он, - но мне показалось, что вам
снится сон, который любой человек с радостью бы прервал.
Его тон и манера, с какой он произнес эти слова, напомнила Фафхрду его отца из
недавнего кошмара. Он приподнялся на локте, зевнул и, скривившись, снова встряхнулся.
- У вас застыли тело или разум, а может, и то и другое, - заметил Велликс. - Так что нет
никакого резона отказываться от обещанного мною бренди.
Он взял в одну руку две серебряные кружечки, стоявшие рядом, в другую коричневый
кувшин с бренди и ловко откупорил его большим и указательным пальцами.
Фафхрд в душе помрачнел, увидев темный налет внутри кружек - кто его знает, что там