 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вонючему гноищу жаркого юга, где нет морозов, чтобы наказывать тех, кто предается
безумствам и роскоши, не соблюдая никаких приличий. Но ты еще увидишь: существует
ведовской холод, который может достать тебя в любом уголке Невона. Когда-то лед сполз
вниз и накрыл собою все жаркие страны в наказание за процветавшие там зло и разврат. А
туда, где лед побывал хоть раз, его с помощью колдовства можно наслать снова. Тебе
придется поверить в это и избавиться от своей болезни, иначе ты почувствуешь правоту
моих слов на своей шкуре, как почувствовал ее твой отец.
Фафхрд хотел было обвинить мать в убийстве мужа, на что он утром только слегка
намекнул, однако слова застряли у него - не в горле, а прямо в мозгу, в который вторглось
нечто постороннее. Мора уже давно заледенила его сердце. А вот теперь она добралась и
до мозга, внедряя в его самые сокровенные мысли мельчайшие кристаллики, которые
искажали все вокруг и не давали Фафхрду пользоваться единственным имеющимся у него
против матери оружием: хладнокровным исполнением долга, подкрепленным трезвым
рассудком, позволявшим ему еще как-то держаться. Фафхрд почувствовал себя так,
словно его навеки замкнули в мир стужи, где лед, нравы и мысли были одинаково
жесткими.
И будто чувствуя свою победу и желая немного насладиться ею. Мора проговорила тем
же мертвым рассудочным голосом:
- Да, твой отец теперь горько сожалеет о Гран-Ханаке, Белом Зубе, Ледяной Королеве
и прочих своих высокогорных пассиях. Они ему уже ничем не помогут. Они забыли о нем.
А он смотрит и смотрит безглазыми глазницами на дом, который он презирал и к
которому теперь так стремится - такой близкий и такой невообразимо далекий дом.
Костями пальцев он слабо скребет мерзлую землю, тщетно пытаясь выскользнуть из-под
ее гнета...
И тут Фафхрд услышал тихое царапанье - должно быть, заледенелая ветка терлась о
кожу шатра, - но волосы его встали дыбом. Он попытался подняться, но обнаружил, что
не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Тьма вокруг него придавила его к постели. Он
подумал, что Мора уже заколдовала его, и он сам уже лежит под землей рядом с отцом.
Но на него давил груз гораздо больший, чем просто вес восьми футов мерзлой земли. Это
был гнет всех убийственных Стылых Пустошей, всех табу и высокомерной
ограниченности Снежного клана, гнет пиратской алчбы и грубой похоти Хрингорла, гнет
веселой самовлюбленности и живого, но ограниченного ума Мары, и все это было
придавлено весом Моры, которая, плетя сети ворожбы, быстро шевелила пальцами и на
их кончиках при этом вырастали кристаллики льда.
И тут Фафхрд подумал о Влане.
Быть может, ему помогла вовсе и не мысль о Влане. Быть может, какая-то звезда,
оказавшись над узким дымовым отверстием шатра, попала своей крошечной серебряной
стрелой прямо в зрачок Фафхрда. Быть может, он так долго лежал затаив дыхание, что оно
внезапно вырвалось у него из груди и легкие механически вдохнули новую порцию
воздуха, благодаря чему Фафхрд понял, что его мускулы все же способны двигаться.
Как бы там ни было, он вскочил и бросился к выходу. Почти физически ощущая на
себе ледяные и острые пальцы Моры, он не стал терять время и развязывать шнуровку, а
просто рванул закостеневшей правой рукой старую кожу и буквально выпрыгнул наружу,
так как объеденные червями руки Нальгрона уже тянулись к нему из узкого пространства
между мерзлой землей и приподнятым полом шатра.
И тут Фафхрд побежал, как не бегал никогда прежде. Он бежал так, будто на пятки
ему наступали все призраки Стылых Пустошей, и в каком-то смысле так оно и было.
Миновав последние темные жилые шатры и чуть позванивающий женский шатер, он
устремился вверх по пологому косогору, посеребренному лунным светом и ведущему к
обрыву перед каньоном Пляшущих Троллей. Он чувствовал жажду броситься в пропасть -
и будь что будет: возможно, воздух подхватит его и унесет на юг, а возможно, швырнет в
мрак забытья; несколько секунд Фафхрду казалось, что третьего не дано.