 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вам не могу. Отошлите с мальчиком покров, чашу и сундучок в качестве первой
выплаты".
- Ах ты мерзкое семя Локи! Отродье Регина! [в скандинавской микологии сказочный
колдун-кузнец, брат дракона] - взорвался Фафхрд. Мышелов, оглянувшись, некоторое
время наблюдал, как верблюд бодро трусит к Затерянному Городу, а на спине у него
трясется мальчишка. Ветер донес отголосок его пронзительного и нахального смеха.
- Вот, - заметил Мышелов, - мы и лишились щедрот сирого и убого Нингобля. Теперь,
по крайней мере, нам не нужно ломать голову, что делать с верблюдом.
- Плевать! - отозвался Фафхрд. - Очень нам нужны его цацки и эта скотина. Пусть
катится куда угодно со своими сплетнями!
- А гора не слишком-то высокая, - часом позже заметил Мышелов, - хотя и не
маленькая. Интересно, кто проложил эту тропинку и ухаживает за ней?
С этими словами он повесил на плечо моток длинной тонкой веревки с крюком на
конце, из тех, что используют для горных восхождений.
Смеркалось; сумерки буквально наступали путникам на пятки. Узкая тропинка, словно
бы появившаяся ниоткуда и поначалу чуть заметная, вилась вокруг громадных валунов,
бежала по гребням становившихся все более отвесными склонов, усеянных камнями.
Разговор, за которым друзья пытались скрыть озабоченность, завершился способом,
который использовали Нингобль и его подручные, - те общались либо непосредственно,
мысленно, либо с помощью крохотных свистков, издававших тончайший, недоступный
человеческому уху звук, улавливаемый другим свистком или же летучей мышью. На
мгновение весь мир словно замер, и с туманной вершины засиял зеленый свет, но это
было, вероятно, игрой последних лучей заходящего солнца. В воздухе послышался
странный звук, едва уловимый шепот, как будто оркестр невидимых насекомых
настраивал свои инструменты. Ощущения эти были столь же неуловимы, как и сила,
заставлявшая путников двигаться вперед, - зыбкая сила, которую они могли оборвать, как
паутинку, но им и в голову не приходило сделать это.
Как будто повинуясь какому-то невысказанному слову, Фафхрд и Мышелов
посмотрели на Ахуру. Под их взглядами девушка на миг преобразилась - раскрылась
диковинным ночным цветком и стала еще больше похожа на ребенка. Казалось, будто
некий гипнотизер, удалив с поверхности ее разума лепестки, оставил лишь прозрачное
озерцо, но из его неведомых глубин поднимались темные пузырьки.
Приятели почувствовали, что их чувство к Ахуре вновь ожило, но стало гораздо
сдержаннее. Словно горы во мгле, сердца их умолкли, когда девушка сказала:
- Анра Девадорис был моим братом. Мы с ним близнецы.
АХУРА ДЕВАДОРИС
- Отца я не знала, он погиб еще до нашего рождения. Мать, женщина в общем-то
неразговорчивая, сказала мне однажды: "Ахура, твоим отцом был грек, очень добрый и
ученый человек, любивший смеяться". Она была скорее суровой, чем красивой, и солнце
просвечивало сквозь кольца ее крашеных черных волос, когда она произносила эти слова.
Мне показалось тогда, что мать проговорила слово "твой" с легким нажимом.
Понимаете, мне было интересно знать, кто такой Анра, и я спросила о нем у старой
Береники, нашей ключницы. И та рассказала, что видела, как мать в одну ночь родила нас
обоих.
В другой раз Вероника рассказала, как погиб мой отец. Почти за девять месяцев до
нашего рождения его нашли однажды утром прямо у нашей двери, забитого насмерть.
Решили, что это дело рук портовых рабочих-египтян, занимавшихся по ночам разбоем и
грабежами. Впрочем, в ту пору Тиром правили Птоломеи и разбойников никто не судил.
Отец погиб ужасной смертью - его лицо было превращено камнями в месиво.
Позже старая Вероника рассказала мне и о матери, заставив меня поклясться Афиной и