 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
замысловатым скандалом, который пятничная наложница сатрапа Филиппа утаила даже
от своей доверенной невольницы.
- Впрочем, - тут же уступил Многоглазый, - Хугину и Мунину как раз пора кормиться.
Летучие мыши неохотно расправили крылья и неторопливо скрылись во тьме.
Фафхрд сбросил оцепенение и шагнул вперед, стойко выдерживая взгляд
удивительных глаз, которые он считал простыми шариками, управлявшимися с помощью
хитроумного механизма. Седьмого глаза Нингобля не видел никто, и даже никто не
хвастался, что видел, - не считая Мышелова, который утверждал, что это - второй глаз
Одина, похищенный у мудрого Мимира [в скандинавской мифологии великан, хозяин
источника мудрости, которому Один отдал один глаз за мудрость, содержащуюся в
источнике]: сам Мышелов в это не верил, но любил подразнить своего приятеля -
Северянина.
- Здорово, Змееглазый, - прогудел Фафхрд.
- А, это ты, пентюх? - небрежно отозвался Нингобль. - Присаживайтесь оба к моему
скромному огню.
- Неужто нас не пригласят за большие ворота разделить твою легендарную роскошь?
- Не надо смеяться надо мной, Серый Мышелов. Всем известно, что я - всего-навсего
сирый и убогий Нингобль.
Мышелов лишь вздохнул и присел на корточки: он прекрасно знал, что Сплетник более
всего дорожит своей репутацией как существа бедного, скромного, смиренного и
сдержанного, потому и играет роль собственного привратника, хотя изредка за большими
воротами раздавался приглушенный звон систров, сладострастные всхлипы флейты и
хихиканье принимавших участие в представлениях театра теней.
По на сей раз Нингобль лишь жалобно покашливал, дрожал от холода и, казалось, грел
у огня свои спрятанные под плащом члены. По железу и камню пробегали смутные тени,
шуршали вокруг маленькие твари с широко раскрытыми глазами и настороженными
ушами, а над ними ритмично колыхались стебли шести глаз. Время от времени Нингобль,
будто бы наугад, извлекал из огромной кучи черепок и быстро прочитывал выцарапанный
на нем текст, не нарушая ритмичного движения стеблей и, соответственно, течения
мыслей.
Мышелов и Фафхрд уселись рядом с ним.
Едва Фафхрд открыл рот, как Нингобль поспешно спросил: - А что там, дети мои, вы
хотели рассказать мне насчет пятничной наложницы?
- Разумеется, Маэстро Лжи, - быстро перебил его Мышелов. - И не столько наложницы,
сколько трех евнухов - жрецов Кибелы и рабыни с Самоса - очень смачная и запутанная
заварушка. Дай мне немного времени - пусть она поварится у меня в голове, чтобы я мог
подать ее тебе без жира преувеличения и с приправами истинных подробностей.
- А пока мы будем дожидаться, когда раскочегарится котелок Мышелова, - небрежно
вставил Фафхрд, наконец-то приноровившийся к происходящему, - ты, чтобы тебе не
было скучно, можешь разрешить нашу пустячную проблему.
И он без лишних слов рассказал о терзаниях, связанных с превращением девушек в
свиней и улиток.
- Говоришь, только Хлоя оказалась невосприимчивой к этим чарам? - задумчиво
переспросил Нингобль и отшвырнул очередной черепок в дальний конец кучи. - Что ж,
это наводит меня на мысль о...
- Крайне занятном замечании в конце четвертой эпистолы Диотимы [согласно Платону,
жрица, которая должна была искупить грехи афинян во время чумы 429 г. до н. э.; Сократ
заимствовал у Диотимы определение любви как стремление к прекрасному] к Сократу? -
вставил смышленый Мышелов. - Я ведь прав, отец?
- Нет, не прав, - холодно отозвался Нингобль и продолжал, обращаясь к Фафхрду: -
Когда этот интеллектуальный клещ пытался впиться в кожу моего рассудка, я как раз
собирался сказать, что Хлою явно кто-то или что-то защищает. Ты не знаешь, может, она