 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
осознал, что вспоминает не Товилийс, а Тир, и оба они уразумели, что самый большой
город в этих краях не Ланкмар, а Александрия.
И вместе с этими мыслями воспоминания о Ланкмаре и даже о всем Невоне начали
постепенно стираться из их памяти, превращаясь в далекие сны.
И лишь память о Нингобле и его пещере оставалась ясной и четкой. Однако, что за
шутку он с ними сыграл, было непонятно.
А между тем воздух оставался чистым и свежим, еда превосходной, вино сладким и
хмельным; мужчины были здесь сложены недурно, а это говорило о том, что и женщины
тоже должны быть хороши собой. Новые слова показались поначалу причудливыми? Ну и
что? Стоило лишь подумать об этом, как впечатление исчезало.
Это был новый мир, суливший неслыханные приключения. Хотя, если разобраться, не
такой уж он был и новый...
Друзья медленно трусили по белой песчаной дороге, ведшей их к неведомой, но уже
предопределенной жизни.
6. ГАМБИТ АДЕПТА
ТИР
В один прекрасный день, когда Фафхрд и Серый Мышелов сибаритствовали в винном
погребке, что неподалеку от сидонской гавани города Тира [Тир, древний финикийский
город, расположенный на Средиземном море, имел две гавани: на юге - египетскую, на
севере - сидонскую] (где, кстати сказать, все заведения подобного рода пользуются
недоброй славой), умостившаяся у Фафхрда на коленях длинная и желтоволосая
галатийка внезапно превратилась в громадную свинью. Это был случай из ряда вон
выходящий даже для Тира. Брови Мышелова, с неподдельным интересом наблюдавшего
за происходящим, поползли вверх, когда галатийские груди, видневшиеся в глубоком
вырезе критского платья, очень по тем временам модного, превратились в пару бледных
обвислых сосков.
На следующий день четыре караванщика, употреблявшие только воду,
дезинфицированную кислым вином, а также два багроворуких красильщика,
родственники хозяина кабачка, клялись, что никакого превращения не было, и что они не
заметили ничего, или почти ничего, необычного. Однако три подгулявших солдата царя
Антиоха и четыре их подруги, равно как совершенно трезвый армянский фокусник,
подтвердили случившееся до последней подробности. Некий египтянин, промышлявший
контрабандой мумий, на некоторое время привлек внимание слушателей утверждением,
что, дескать, необычно одетая свинья на самом деле была лишь видимостью таковой, или
фантомом, после чего принялся бормотать что-то насчет видений, которыми звериные
боги удостаивали людей у него в стране, однако поскольку Селевкиды выбили Птоломеев
из Тира всего год назад, египтянина быстренько заставили замолчать. Оборванный
странствующий проповедник из Иерусалима занял еще более деликатную позицию,
заявляя, что свинья была вовсе не свиньей и даже не ее видимостью, а всего-навсего
видимостью видимости свиньи.
Между тем Фафхрду было совсем не до метафизических тонкостей. Взревев от ужаса и
отвращения, он отшвырнул от себя визжащее чудище, которое, с громким всплеском
угодив прямо в чан с водой, снова обернулось долговязой галатийской девицей, причем
разъяренной не на шутку, так как от затхлой воды ее наряд промок насквозь, желтые
космы прилипли к черепу (тут Мышелов пробормотал: "Афродита! "), а тесный корсаж
критского платья расползся на необъятной свиной туше по всем швам. Гнев ее рассеялся
только тогда, когда полуночные звезды заглянули сквозь окошко в крыше в чан с водой, а
кубки наполнились и опорожнились не один раз. Но только Фафхрд вознамерился снова