 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
руками четвертую "беду" и с преувеличенной осторожностью поставил ее на стол. Затем,
взяв нож с коротким лезвием и придвинув лицо к кувшину так близко, что ему явно стало
грозить косоглазие, он принялся кусочек за кусочком снимать с горлышка смолу.
Фафхрд больше не был похож на церковного служку, пусть даже свернувшего с
праведного пути. Уговорив первый кувшин, он решил для пущей непринужденности
разоблачиться. Власяница из верблюжьей шерсти полетела в один угол комнаты, детали
обернутой тряпками брони - в другой. Оставшись в некогда белой набедренной повязке,
он стал похож на тощего, обреченного на гибель берсерка или на короля варваров в бане.
В течение некоторого времени из окошка в крыше в комнату вообще не проникал
никакой свет. Теперь он снова появился - красноватый отблеск горевших на улице
факелов. Все громче становились вечерние звуки: визгливый смех, крики разносчиков,
призывы к молитве и... скрежещущий голос Бвадреса, время от времени звавшего
Фафхрда. Однако вскоре он перестал звать своего служку.
Фафхрд так долго и трепетно возился со смолой на горлышке, что Мышелову то и дело
приходилось подавлять готовые вырваться возгласы нетерпения. Однако при этом он
улыбался мягкой улыбкой победителя. С места сдвинулся он лишь однажды - чтобы
зажечь новую свечу от догоравшей. Перемен в освещении Фафхрд, похоже, не замечал.
Мышелов подумал, что теперь его приятель явно видит все в ярком свете винных паров,
которые освещают путь всем добрым выпивохам.
Без какого бы то ни было предупреждения Северянин высоко занес нож и вонзил его в
самую середину пробки.
- Умри, вероломный мингол! - вскричал он и одним поворотом кисти извлек пробку. -
Я стану пить твою кровь!
С этими словами он поднес каменный кувшин к губам. Вытянув по расчетам
Мышелова примерно треть его содержимого, он внезапно поставил кувшин на стол. Глаза
Северянина закатились, по всем его мышцам прокатилась блаженная конвульсия, и он
величественно, словно громадное подрубленное дерево, рухнул навзничь. Хлипкая
кровать угрожающе затрещала, но выдержала.
Но это был еще не конец. Кустистые брови Фафхрда тревожно сошлись к переносице,
голова чуть приподнялась, и налитые кровью глаза стали беспокойно осматривать
комнату из-под косматых волос.
Наконец взгляд Северянина остановился на последнем кувшине. Он вытянул
мускулистую руку, крепко схватил кувшин за горлышко, поставил его под кровать, но
пальцев так и не разжал. Потом глаза его закрылись, голова окончательно и бесповоротно
упала на кровать, гигант улыбнулся и захрапел. Мышелов встал и подошел к приятелю.
Приподняв Фафхрду веко, он удовлетворенно кивнул, потом кивнул еще раз, когда
пощупал его пульс - мощный и неторопливый, как прибой на Крайнем море. Тем
временем другая рука Мышелова, действуя с достойными лучшего употребления
ловкостью и артистизмом, извлекла из складок набедренной повязки Северянина
блестящий золотой предмет. Мышелов проворно сунул добычу в потайной карман в
подоле своей серой туники.
За его спиной послышался чей-то кашель. Он прозвучал настолько нарочито, что
Мышелов не подпрыгнул и даже не замер, а просто медленно, не меняя положения ног,
повернулся. Это волнообразное движение было похоже на на ритуального танца в храме
Змеи.
В проеме внутренней двери стоял Пульг: он был одет в полосатый черно-серебристый
маскарадный балахон с капюшоном и держал в руке усыпанную самоцветами маску.
Взгляд его был загадочен.
- Не думал я, сынок, что тебе это удастся, но ты оказался прав, - ласково проговорил
он. - Ты вовремя восстановил свое доброе имя. Эй, Виггин, Кватч! Эй, Грилли!
Трое головорезов проскользнули за спиной Пульга в комнату; все они были одеты с
той же мрачной живописностью, что и главарь. В отличие от первых двух кряжей третий