 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
собственной территории.
Кроме того. Хасьярл был в отвратительном настроении. Флиндах оторвал его от
наиболее интересного и возбуждающего развлечения: пытки! "И для чего? " - думал
Хасьярл. Чтобы играть в шахматы с самодовольным братцем, сидеть и смотреть на его
смазливое личико, есть пищу, которая, без всякого сомнения, расстроит желудок; ждать
результатов составления гороскопа, которые он уже знал - знал уже в течение многих лет;
и, наконец, чтобы быть вынужденным улыбаться, глядя в ужасные, с кровавыми белками
глаза его отца, единственные в Квармалле, не считая глаза Флиндаха, и поднимать тост за
правящий дом Квармалла, желая ему благополучия в следующем году. Все это было как
нельзя более отвратительно, и Хасьярл недвусмысленно это показывал.
Раб, на лице которого быстро вздувался кровавый рубец, осторожно просунул
шахматную доску между двумя братьями. Другой раб аккуратно расставил фигуры по
клеткам, и Гваэй улыбнулся; ему пришел в голову план, как можно досадить брату. Как
обычно, он выбрал черные фигуры и наметил гамбит, от которого, как он знал, его
жадный соперник не в силах будет отказаться; гамбит, на который Хасьярл согласится к
своей погибели.
Хасьярл угрюмо откинулся назад в кресле и сложил руки на груди. - Мне бы
следовало заставить тебя играть белыми, - пожаловался он. - Я знаю те презренные
штучки, которые ты можешь выделывать с черными камешками - я видел, как ты, еще
бледным, как девочка, ребенком швырял их по воздуху, чтобы напугать какое-нибудь
рабское отродье. Как я узнаю, что ты не жульничаешь и не двигаешь свои фигуры без
помощи пальцев, пока я сижу в глубокой задумчивости?
Гваэй мягко ответил:
- Моя презренная власть, как ты очень справедливо окрестил ее, Брат, простирается
только на куски базальта, обломки обсидиана и другие камни вулканической природы,
подобающие моему более низкому уровню. А эти шахматные фигурки сделаны из гагата,
Брат, который, как ты несомненно знаешь благодаря своей великой учености, есть всего
лишь сорт угля, растительный материал, спрессованный до черноты, и который даже не
относится к тому же самому царству, что те, очень немногие материалы, подчиненные
моим мелким чарам. Более того, Брат, если бы ты не разглядел даже ничтожнейший трюк
своими глазами, искусно прооперированными рабом, то этому можно было бы очень
удивляться.
Хасьярл что-то прорычал себе под нос. До тех пор, пока все не было готово, он не
шевельнулся; потом стремительно, словно метнувшаяся для удара гадюка, схватил
черную ладейную пешку с доски и, хихикая и брызгая слюной, рявкнул:
- Помнишь, Брат? Это та пешка, что ты мне пообещал! Ходи! Гваэй сделал знак
стоящему рядом рабу выдвинуть вперед королевскую пешку. Хасьярл ответил таким же
ходом. Минутная пауза, и Гваэй предложил свой гамбит: пешка на d4. Хасьярл жадно
ухватился за очевидное преимущество, и игра началась всерьез. Гваэй, на спокойном лице
которого играла непринужденная улыбка, казалось, меньше интересовался игрой в
шахматы, чем игрой теней от мигающих ламп на тисненой обивке из телячьей, ягнячьей и
змеиной кожи и даже из кожи рабов и более благородных людей; казалось, что он делает
ходы экспромтом, без какого-либо плана, и в то же время уверенно. Хасьярл, с
сосредоточенно сжатыми губами, не отрывал взгляда от доски, и каждый его ход был
действием, тщательно продуманным как умственно, так и физически. Сосредоточенность
заставила его на мгновение забыть о брате, забыть обо всем, кроме стоящей перед ним
задачи; поскольку больше всего на свете Хасьярл любил выигрывать.
Это всегда было так; даже когда они еще были детьми, контраст между ними был
очевидным. Хасьярл был старшим; старше всего на несколько месяцев, которые его
внешность и поведение растянули на несколько лет. Его длинный, бесформенный торс
был неуклюже посажен на короткие кривые ноги. Левая рука была заметно длиннее, чем
правая, а пальцы, которые соединяла тянущаяся до первого сустава странная перепонка,