 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
литературном институте и, как бедный студент, немножко прирабатывал себе на жизнь
спекуляцией. Но товар у него был такой хитроумный, что до этого не всякий додумается.
Остап торговал своим задом. Вернее, и задом и передом, так как этот хитрый товар
продавался с обоих концов. Нужно только знать, к кому с какого конца подойти.
Одновременно Остап был сексотом и осведомителем НКВД, где очень интересовались
его клиентурой. Потом подошла Великая Чистка. Некоторые жители Ленинграда и
посейчас помнят, как после убийства Кирова в Ленинграде за одну ночь почему-то
переарестовали всех педерастов. Некоторую роль в этой акции играл и Остап. Сначала с
помощью Остапа подмели всю его клиентуру. А потом и самого Остапа отправили по
тому же адресу -- в Сибирь. И замело след Останов сибирскими снегами.
После смерти Сталина частично распустили заключенных концлагерей. Началась
своего рода оттепель. В журналах появилось даже несколько сочувственных очерков из
жизни заключенных. Например, повесть Анны Вальцевой "Квартира No 13", которую
напечатали в журнале "Москва", No 1, и которая перекликалась со старым очерком
Владимира Короленко "Дом No 13".
В связи с такой оттепелью немножко оттаял также и Остап Оглоедов, который теперь
уже работал на радио "Свобода". Он стал больше рассказывать о своем прошлом, и ему
тоже захотелось писать.
-- Эх, если я когда-нибудь напишу мою биографию, -говорил Остап, -- это будет самая
интересная книга в мире. Несмотря на такой соблазн, книгу эту он почему-то не писал и
только с сожалением хмыкал носом:
-- Хм, а особенно это было б интересно для милиционеров. Хотя жил Остап под
фамилией Оглоедов, но в работе он предпочитал пользоваться литературными
псевдонимами. Для упрощения мыслительного процеса он просто открывал телефонную
книгу, подписывал свои скрипты первым попавшимся именем и объяснял:
-- Я человек не гордый, за славой не гонюсь. Абы она за мной не гналась, -- И он
осторожно оглядывался.
Если некоторые люди боятся своей собственной тени, то Остап почему-то боялся
своего имени. Если его окликали сзади, он испуганно вздрагивал.
-- Знаете, это имя напоминает мне одни только неприятности, - оправдывался он. -
Всякие там анкеты, допросы, шмоны. Свою биографию Остап Оглоедов начинал так:
-- Когда я родился, я был совсем маленький. -- Потом он уныло вздыхал: -- А когда я
стал большой, меня сразу упекли за колючую проволоку.
Чтобы его не заподозрили в недостатке образования, он поучительно поднимал палец
кверху:
-- А знаете, братцы, тюрьма -- это похлеще всяких университетов!
Сослуживцам Остап говорил, что в тюремные университеты он попал случайно -- за
политический анекдот, которого он даже и не рассказывал. Жуликам он говорил, что
сидел за жульничество, а пьяницам божился, что он в пьяном виде заснул на улице, а
проснулся за решеткой.
Евреям, которых на радио "Свобода" было довольно много, Остап говорил, что у него
еврейская мама или в зависимости от обстоятельств еврейская бабушка, и при этом
ссылался на свой обрез. А русским Остап говорил, что он русский. Благодаря всему этому
у Остапа была масса знакомых, и со всеми он был в хороших отношениях.
О своей жизни в концлагере Остап вспоминал с таким удовольствием, словно побывал
в доме отдыха. Жаловался он только лишь на то, что сидеть ему пришлось в женском
лагере, где он работал завхозом.
-- Представляете себе, десять тысяч баб! - разводил он руками, -- И всем мужика
хочется. Отбою от них, проклятых, нету. Зато Остап очень гордился, что лагерь это был
не простой, а специальный, где сидели жены и родственницы бывших членов
правительства, которых ликвидировали во время Великой Чистки.
-- Сижу как в Кремле, - говорил Остап. - Справа на нарах -жена министра. Слева --