 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
воспитывались в специальных Очагах Комменсалии. Никакого иерархического деления по
степени знатности здесь не было. Частные завещания законными не считались: умирая,
человек оставлял все свое имущество государству. Все одинаково начинали с нуля.
Однако позже, что совершенно естественно, возникали должностные и имущественные
различия. Шусгис был богат и со своими богатствами обращался весьма вольно. В моих
апартаментах были такие предметы роскоши, о существовании которых на планете Зима я
и не подозревал: например душ. А также электрокамин -- в дополнение к прекрасному
настоящему камину. Шусгис только смеялся:
-- Мне было сказано: Посланника нужно держать в тепле; он прибыл из мира жаркого,
как печка, ему трудно переносить наши холода. Обращайся с ним так, как с человеком,
ждущим ребенка; постель его накрой меховыми одеялами, а в комнату дополнительно
поставь электрокамин; подогревай ему воду для умывания, а окна держи закрытыми! Ну
как, все хорошо? Удобно вам тут будет? Пожалуйста, скажите непременно, если вам что-
нибудь еще понадобится.
Удобно ли мне! Ни один человек в Кархайде ни разу и ни при каких обстоятельствах не
спросил меня об этом.
-- Господин Шусгис, -- проникновенно сказал я, -- я чувствую себя здесь как дома.
Но ему все было мало, так что, пока на моей постели не появилось еще одно одеяло из
меха пестри, а в камин не подбросили еще охапку дров,
он не успокоился.
-- Я знаю, как это бывает, -- сказал он. -- Когда я ждал ребенка, то никак не мог
согреться... ноги у меня вечно были как лед, и я всю зиму просидел у камина. Это,
конечно, было уже давно, но я все прекрасно помню!
Гетенианцы рано заводят детей и примерно после двадцати четырех лет начинают
применять контрацептивы; в своей женской ипостаси они утрачивают фертильность где-
то лет в сорок. Шусгису было за пятьдесят, отсюда и это "уже давно"; впрочем, очень
трудно было представить его в роли юной матери. Это был опытный политик с твердыми
убеждениями, проницательный, общительный, искусно пользующийся
доброжелательностью в своих интересах; в центре же его интересов был прежде всего он
сам. Это общечеловеческий тип. Я встречал таких на Земле, на Хайне, на Оллюле...
Полагаю, что таких людей можно встретить даже в аду.
-- Вы очень хорошо информированы относительно моих взглядов и вкусов, господин
Шусгис. И это весьма лестно. Ведь я полагал, что известия обо мне до вас еще добраться
не успели.
-- Нет, -- сказал он, прекрасно понимая, что я имею в виду, -- они бы, разумеется,
предпочли похоронить вас под снегом у себя в Эренранге, не так ли? Однако они
отпустили вас, отпустили; и именно тогда мы здесь поняли, что вы не просто еще один из
этих кархайдских безумцев, а нечто настоящее.
-- Боюсь, я не совсем понимаю вас.
-- Почему Аргавен и его приспешники боятся вас, господин Аи? Боятся и
одновременно хотят, чтобы вы вернулись? Они боятся, что если они попробуют плохо
обращаться с вами или попытаются заставить вас молчать, то им, возможно, придется за
это расплачиваться. Они боятся нацеленных на них ружей -- из Космоса! Разве нет? Вот
потому-то они и не осмеливаются вас трогать. Они просто попытались заглушить ваш
голос. Потому что боятся и вас, и того, что несете вы на планету Гетен!
Это было явное преувеличение; мое имя, разумеется, не раз упоминалось в
кархайдских новостях, по крайней мере до тех пор, пока у власти находился Эстравен. Но
у меня уже возникало ощущение, что по неким причинам информация о моей персоне не
слишком-то распространена в Оргорейне; Шусгис мои опасения подтвердил.
-- Значит, сами вы не боитесь того, что я несу на планету Гетен? -- Нет, мой дорогой,
мы не боимся!
-- Зато этого порой боюсь я.