 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
или как нищий среди нищих, как равный среди равных ему сыновей одного народа.
Для этих деревенских рыбаков и земледельцев, что жили на самом дальнем краю
земли, почти за пределами доступного, земли, лишь с очень большой натяжкой пригодной
для обитания, честность играла в жизни столь же первостепенную роль, как и пища. Они
могли вести друг с другом только честную игру, тут было не место мошенничеству.
Эстравен это знал, а потому, когда через день-два они собрались вокруг нас, выясняя --
туманно и обиняком, отдавая должное нашему шифгретору, -- зачем это нам
понадобилось зимой скитаться по Леднику Гобрин, он сразу ответил:
-- Я предпочел бы в данный момент не прибегать к молчанию, однако молчание все же
лучше лжи.
-- Всем известно, что и очень достойные люди порой становятся изгоями, однако от
этого тень их в размерах не уменьшается, -- сказал в ответ повар харчевни; в деревенской
иерархии он стоял всего лишь на одну ступеньку ниже старосты; его харчевня зимой
служила как бы общей гостиной для всех жителей. -- Одного могут объявить изгоем в
Кархайде, другого -- в Оргорейне, -сказал Эстравен.
-- Верно; а еще бывает, одного изгоняет родная семья, а другого -король, что живет в
Эренранге.
-- Король не может укоротить ничью тень, хотя, безусловно, может попытаться это
сделать, -- заметил Эстравен; повар, казалось, был удовлетворен таким ответом. Если бы
Эстравен был изгоем в родном княжестве, его можно было бы подозревать в чем угодно,
однако строгости королевских указов были не столь существенны Что же касается меня,
очевидно иностранца, а стало быть, именно того, кто изгнан Оргорейном, то это,
пожалуй, более всего было в мою пользу.
Мы так и не назвали своих имен нашим гостеприимным хозяевам в Куркурасте.
Эстравен очень не хотел пользоваться чужим именем, а наши подлинные имена,
разумеется, обнародованы быть не могли. В конце концов, в Кархайде считалось
преступлением даже разговаривать с Эстравеном, не говоря уже о том, чтобы
предоставить ему пищу, кров и одежду, как это сделали жители Куркураста. Даже здесь, в
самом глухом уголке страны, было радио, так что нельзя было бы сослаться на незнание.
Указа о Высылке; лишь действительное незнание того, кто же на самом деле был их
гостем, несколько оправдывало их действия в глазах закона. Столь уязвимое их
положение очень заботило и беспокоило Эстравена, а я не успел даже подумать об этом.
На третий вечер он явился ко мне, чтобы обсудить, как нам быть дальше.
Кархайдская деревня похожа на те, что расположены вблизи старинных замков на
Земле; здесь практически не существует отдельных хуторов. В высоких, беспорядочно
расположенных старинных домах самого Очага, в Торговом Доме, в здании, где жил
губернатор (в Куркурасте не было своего князя), или в местном "клубе" каждый из пяти
сотен жителей мог не только насладиться уединением, но и стать настоящим затворником
-- в любой из комнат, выходящих в эти древние коридоры со стенами метровой толщины.
Каждому из нас предоставили по такой комнате на верхнем этаже Очага. Я сидел у
небольшого камина, в котором жарко горели вонючие торфяные брикеты -- торф
добывали поблизости, на Болотах Шенши, -- когда вошел Эстравен и сказал:
-- Мы скоро должны уходить отсюда, Дженри. Я помню, как он тогда стоял в
полутемной, освещенной пламенем камина комнате босиком и в одних свободных
меховых штанах, которые дал ему деревенский староста. У себя дома, в тепле (это с их
точки зрения у них в домах тепло!), многие кархайдцы предпочитают ходить
полуодетыми или почти совсем обнаженными. За время путешествия Эстравен, прежде
человек довольно-таки плотный, утратил всю округлость форм, которая вообще
свойственна физическому типу гетенианцев; теперь он стал худым, изможденным, лицо
его было покрыто шрамами -- следами укусов холода, похожими на сильные ожоги. В
беспокойных отблесках пламени он выглядел загадочным, мрачным и по-прежнему
неуловимым.