 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
пробирались через лес Тарренпет. В тот день, когда мы вот-вот должны были выйти из
него, Эстравен сделал остановку
неожиданно рано, мы разбили лагерь, и он отправился ставить силки. Ему хотелось
поймать несколько пестри. Это одно из наиболее крупных животных планеты, размером
примерно с лису. Пестри -- яйцекладущие травоядные зверьки с замечательным мехом,
серым или белым. Однако Эстравена интересовало прежде всего их мясо, ибо пестри
вполне съедобны. В это время они как раз мигрировали к югу огромными стаями; они так
легконоги и нелюбопытны, что мы за все эти дни видели всего двух-трех зверьков, однако
снег был испещрен их следами, особенно на прогалинах. Пестри явно направлялись к югу.
Ловушки Эстравена были полны уже через час или два. Попалось шесть зверьков. Он
освежевал тушки, подвесил на ветку несколько кусков мяса, чтобы как следует замерзли, а
из остальных приготовил рагу нам на ужин. Гетенианцы не охотники, да здесь и не на
кого охотиться: нет ни крупных травоядных, ни крупных хищников, которые, впрочем,
кишат в морях. Здесь в основном занимаются рыбной ловлей и земледелием. Я еще
никогда не видел гетенианца с обагренными кровью животного руками. Эстравен
посмотрел на белоснежные шкурки.
-- Продав это, охотник на пестри мог бы безбедно существовать целую неделю, --
сказал он. -- Зря пропадут. -- И протянул мне одну.
Мех был таким мягким и густым, что нежное его прикосновение почти не ощущалось.
Наши спальные мешки и куртки с капюшонами -- все было подбито этим самым мехом,
замечательно теплым и очень красивым.
-- Вряд ли стоило убивать их, -- сказал я. -- Ради рагу. Эстравен быстро глянул на
меня своими темным глазами и бросил только: -- Нам нужен белок.
Потом отшвырнул шкурки прочь, подальше от палатки, где за ночь русси, маленькие
крысозмеи, сожрут не только сами шкурки, но и все
остальное и вылижут дочиста окровавленный снег.
Он был прав; в общем-то, он был прав. В каждом пестри было около килограмма
вполне съедобного мяса. Я и не заметил, как съел свою порцию. И готов был съесть в два
раза больше. На следующее утро, когда мы снова начали подъем, я толкал сани с
удвоенной энергией.
Весь тот день мы шли вверх. Густой снег, плотный снеговой покров и кроксет, --
безветренная погода при температуре от -- 50 до -- 150,
-- сопровождавшие нас во время перехода через лес Тарренпет и помогавшие нам
скрыться от возможных преследователей, теперь сменилась, к сожалению, плюсовой
температурой и дождем. Я на собственной шкуре начинал понимать, почему гетенианцы
жалуются на погоду, если температура зимой поднимается выше нуля, и радуются, когда
вновь подмораживает. В городе дождь зимой -всего лишь неудобство; однако для
путешественника по диким краям это настоящая катастрофа. Мы все утро волоком
втаскивали сани, карабкаясь по отрогам Сембенсиена в густой каше из размокшего снега.
К полудню на самых крутых склонах снега почти не осталось. С неба обрушивались
потоки дождя, под ногами на многие километры вокруг -- грязь, щебень, валуны. Мы
заменили полозья в санях колесами и продолжали тащиться вверх. Став обычной
колесной повозкой, сани повели себя исключительно гнусно: каждую минуту они увязали
в грязи или опрокидывались. Стемнело прежде, чем мы успели подыскать какое-нибудь
укрытие -- утес или пещеру, -- чтобы разбить палатку, так что, несмотря на наши усилия,
все промокло насквозь. Эстравен говорил, что такая палатка, как у нас, должна хорошо
сохранять тепло при любой погоде, однако до тех пор, пока внутри ее будет сухо. "Если у
нас не будет возможности высушить поклажу, мы всю ночь будем мерзнуть, и выспаться
не удастся. Этого мы себе позволять не должны: у нас слишком ограниченные запасы
пищи, так что силы терять нельзя. А если нельзя будет рассчитывать и на солнце, которое
могло бы высушить вещи, то придется просто смириться с тем, что они мокрые". Я тогда
слушал его очень внимательно и всегда старался по его примеру. Удалить с поверхности