 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
чем ты сам, чем то, что окружает тебя. И знаете, страх этот не просто поэтическая
метафора, он скорее носит политический характер и проявляется в ненависти,
соперничестве, агрессивности. И он растет в нас, этот страх. Растет год за годом. Мы
слишком далеко зашли по старой дороге. А вы... вы явились из такого мира, где даже
государств уже не существует, причем в течение многих столетий... Вы едва понимаете, о
чем я говорю вам, однако именно вы указываете нам новый путь... -- Эстравен внезапно
умолк: голос его сорвался. Но уже через несколько секунд, полностью овладев собой, он
продолжал, как всегда сдержанный и корректный: -- Из-за этого страха я и отказался
слишком настойчиво защищать ваши идеи перед королем. Во всяком случае, пока. Однако
я боюсь не за себя, господин Аи. И мои действия отнюдь не отличаются патриотичностью.
В конце концов, на планете Гетен есть и другие государства.
Я понятия не имел, к чему он клонит, но был уверен, что у этих объяснений есть и
совсем иной смысл. Из всех темных и загадочных душ, которые встречались мне в этом
мрачном, промерзшем городе, душа Эстравена была самой темной и загадочной. Мне не
хотелось бродить по бесконечному психологическому лабиринту и играть в прятки с
премьер-министром Кархайда. Я не ответил. Но через некоторое время он сам, причем
очень осторожно, продолжил начатый разговор:
-- Если я правильно вас понял, ваша Экумена главным образом предназначена
служению общим интересам человечества. Мы ведь здесь очень различны: у Орготы,
например, есть давний опыт подчинения местнических интересов общегосударственным,
а у Кархайда такого опыта нет вообще. Да и Комменсалы Оргорейна люди в основном
вполне здравомыслящие, хотя и не очень образованные, тогда как король Кархайда не
только безумен, но и довольно глуп.
Совершенно очевидно, что должного чинопочитания в Эстравене не было и в помине.
Как, видимо, и понятия о верности. С легким отвращением я сказал:
-- Если это действительно так, то вам, должно быть, весьма затруднительно служить
своему королю.
-- Не уверен, что когда-либо ему служил, -- ответил королевский премьер-министр. --
Или имел таковое намерение. Я никому не служу. Настоящий человек должен
отбрасывать свою собственную тень (
Колокола на башне ратуши пробили Час Шестой, полночь, и я, воспользовавшись этим
предлогом, извинился и собрался уходить. Когда я в прихожей натягивал теплый плащ,
Эстравен сказал:
-- На данный момент я проиграл, потому что, как мне кажется, вы теперь из Эренранга
уедете... -- (Интересно, почему это пришло ему в голову?) -- Но я верю, что наступит тот
день, когда я снова смогу задавать вам вопросы. Я еще
так много хотел бы от вас узнать. Особенно об этой вашей способности говорить с
помощью мыслей. Вы ведь едва коснулись общих принципов такого общения (
Его любознательность казалась мне совершенно естественной: этакое бесстыдство
сильной личности. Впрочем, его обещания помочь мне тоже выглядели вполне
искренними. Я сказал, что конечно, в любой момент, и на этом вечер закончился. Он
проводил меня через сад, покрытый тонким слоем снега; в небе светила здешняя луна --
большая, равнодушная и рыжая. Меня пробрала дрожь: здорово подморозило.
-- Вам холодно? -- с вежливым удивлением спросил он. Для него, естественно, это
была теплая весенняя ночь.
Я чувствовал себя таким усталым и таким здесь чужим, что сказал: -- Мне холодно с
тех пор, как я попал в этот мир.
-- Как вы называете этот мир на своем языке? Нашу планету? -- Гетен.
-- А на вашем языке у вас разве нет для нее названия"? -- Есть. Придумали первые
Исследователи. Они назвали эту планету Зима. Мы остановились у ворот. За решеткой,
которой был обнесен сад, смутно вырисовывались в снежной мгле здания и крыши
Большого Дворца, кое-где на разной высоте горели в окнах слабые золотистые огоньки,