 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Постучав в дверь ванной, я засунул в нее бумажный мешок с туалетным мылом,
розовой водой, расческой, зубной щеткой, полным маникюрным набором, мочалкой и
всякой косметической дребеденью.
- Поторопись, - сказал я, - у меня уже живот подвело от голода. Пока она приводила
себя в порядок, я, стянув кружевную салфетку с комода, расставил на ней яства: хлеб,
сыр, мясные консервы, фрукты, кофе и бутылочку бренди с подозрительной наклейкой.
Минуты тянулись невыносимо долго. Потом скрипнула дверь, появилась Риссия, свежая и
отмытая, словно младенец в своей первый день рождения. Одета девушка была, как
прежде, но из волос она соорудила замысловатую башню, перевив ее красной
пластиковой лентой, снятой с косметической коробки. Ногти сверкали розовым лаком,
духи едва напоминали о себе тонким цветочным ароматом.
- Прелестно, - похвалил я, стараясь не выдать своего замешательства. - Ты выглядишь
очень мило, но, знаешь, несколько экзотично. Все-таки советую тебе переодеться.
Порывшись в пакетах, я вытащил нейлоновое белье и присовокупил к нему нечто
верхнее, на ярлыке которого значилось: "костюм для прогулок". Она приняла подарки с
выражением изумления, и мне пришлось разыграть целую пантомиму, показывая, что
куда нужно надевать. Риссия весело смеялась. Теперь, когда смылась грязь, на ее шее
отчетливо обозначился синяк.
Увидев еду, она бросила одежду на мою кровать и села к столу с азартным блеском в
глазах. Ее заинтересовали коробки, открыв одну из них, она вытащила апельсин,
понюхала его и откусила кусочек. Плод понравился ей, хотя она не догадалась снять
кожуру. Сидя рядом и глядя, как апельсиновый сок стекает по ее лицуй шее, я
раздумывал, что же за создание подбросила мне судьба.
Риссия проявила удивительные способности к запоминанию слов, которым я ее учил, и
столь же решительное равнодушие к правилам поведения за столом. От кофе она
морщилась, консервированным мясом давилась. Что такое хлеб, она явно раньше не знала,
но приняла его безоговорочно и уписывала за обе щеки. Единственным, что было ей в
какой-то мере знакомо, оказались фрукты.
Уже через час - время нашего обеда - она говорила короткими фразами типа "Риссия
ест", "Мэл ест", "хорошо", "нет", "сегодня", "завтра", "гулять".
- Нам нужно посидеть дома до темноты, - толковал я. - Это называется: "пока спадет
жара". Мне жаль, что еда тебе не нравится, но здесь по-соседству больше ничего не
купишь. В Майами становится плохо с продуктами. Хотя девять десятых населения
уехало, город не может без конца жить старыми запасами.
Она кивала, словно понимала, что я говорю. Может, она понимала больше, чем я
предполагал, как улавливают смысл неведомых им слов дети.
Сейчас она сидела перед овальным зеркалом в своей комнатушке, сооружая и
разрушая разные прически из пышных волос. А я меж тем мысленно разрабатывал план
дальнейших действий. Идти в полицию не имело смысла. По городу валяется так много
трупов, что расследованием никто заниматься не станет: законы военного времени.
Пытаясь объяснить все это Риссии, я мерил шагами конуру, как тигр.
- Здесь много воды и лодок, - продолжал я, - можно попытаться достать небольшой
катер. Этот тип, Сэтис, зажал нашу монетку, ну что ж, пусть подержит. Может, мертвый
моряк был прав, и слоны подо льдом есть, но пусть пока подождут. Мое любопытство
могу удовлетворить и попозже. Сейчас надо держать путь на север, выбрать спокойный
городок в горах и там переждать климатические катаклизмы.
- Сэтис - нет. Мал и Риссия ходить, сегодня. - Вид у нее был испуганный, а может,
просто озабоченный, поскольку она не могла понять, что говорю я, и выразить свои
собственные мысли.
- Ну, Риссия, попробуй, скажи, - нервничал я. - Кто такой Сэтис? Почему он послал в