 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
она казалась уже не управой, а замком, равно как и сам Сият-Даш, - не чиновником, а
князем.
Сият-Даш встретил яшмового аравана у ворот.
- Большая честь, - сказал он, - приветствовать вас в моей управе! Великий Вей! Вы
поистине творите чудеса! Говорят, во всех тех местах, где вы побываете, сумма
уплачиваемых
государству налогов возрастает в два раза, - даже у злостных неплательщиков
пробуждается совесть!
Вечером Сият-Даш, чрезвычайно довольный, приказал начинать домашний праздник.
Гостей было около шести человек. Стали разносить подарки. Бьернссон развернул свой
короб: там лежал белый шерстяной плащ с капюшоном, и десять маленьких серебряных
слитков с казенной
печатью.
Яшмовый араван покачал головой:
- Я не могу принять эти деньги.
Судья Кеш вздохнул:
- Это хорошо, друг мой, что вы презираете деньги и служите нам укором: если б вся
ойкумена следовала вашему примеру, жизнь была б гораздо проще.
- Я вовсе не служу вам укором и не презираю деньги, - возразил Бьернссон, выразительно
оглядев роскошное убранство зала. - Но я много брожу, и брожу ночью и по лесам. Сейчас
столько
обездоленных! Многие знают о яшмовом араване и о том, что у него никогда нет денег. А
если б они были? Зачем же вводить людей во
искушение?
Судья вздохнул и согласился:
- Ваши суждения глубоки и верны. Я думаю, что главное зло от денег - не в том, что они
нажиты нечестным путем, а в том, что они вводят неимущих во искушение завладеть
неправедно нажитым.
Один из гостей наклонил голову и проговорил:
- Это хорошо, что вы не смущаете народ деньгами... Есть, однако, и другие способы. Вот
хотя бы - творить чудеса и называться
яшмовым араваном.
Хозяин всполошился:
- Вы непочтительны к моему гостю, господин Ахотой!
Бьернссон сказал неловко:
- Я не творю чудес, и только невежественные люди называют меня воскресшим
Арфаррой.
Судья поспешил переменить тему, заговорили о музыке и гармонии. Но гармонии не
было, а была ночь, и обрезок луны, и задернутые
от оборотней зеркала, и стена с вертушками и часовыми, и
глиняные карьеры далеко внизу.
Плохо, ох, плохо! Доселе только крестьяне называли его яшмовым араваном, а вот теперь,
второй раз за три дня, он слышит это от чиновника. Бьернссон подумал об аресте, как о