 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Государь вздрагивал от скрипов и стуков, в каждом шорохе листа ему чудились шаги
палача; у него появились странные привычки: он никогда не наступал на шестую
ступеньку, открывал двери только
лев ой рукой. Наконец он перестал жаловаться, и таял, бледнел и худел с каждым днем.
Прежние верные слуги Варназда были убиты
или разбежались; единственный человек среди уважаемых
мятежников, который искренне жалел Варназда и пытался хоть как-то облегчить его
участь, был Лже-Арфарра, яшмовый араван. Чем более Варназд приглядывался к
проповеднику, тем более
странным тот казался. Пожалуй, дело было вот в чем: этот
мятежник не почитал его, как бога, а жалел, как человека. Это было удивительно. Ведь те,
кто видели в нем, Варназде, просто человека, обыкновенно презирали его, а яшмовый
араван -
наоборот.
Бьернссон в это время жил очень замкнуто, почти никогда не появляясь ни перед войском,
ни в совете Ханалая. Тем не менее было несколько городков, которые Ханалай хотел
сгоряча сравнять с землей, а землю засеять солбю, - и этот приговор был отменен
из-за угроз яшмового аравана.
А так пророк мятежников сидел в своем уголке и развлекался тем, что мастерил разные
игрушки: часики, из циферблата которых
каждый час выскакивала серебряная лань и копытцем отбивала время, картонных куколок
на пружинках... Вместе с государем смастерили целый театр: под круглым днищем
молоточки играли музыку, а под музыку вертелись двенадцать куколок. Эту игрушку
яшмовый араван подарил государю, и Ханалай сказал, что теперь у государя есть целых
двенадцать подданных, которые пляшут по его прихоти, - но игрушки не отобрал.
А хуже всех вел себя Чареника: простолюдин Ханалай поначалу не мог перебороть в себе
робости перед государем и даже намеревался выдать за него свою пятнадцатилетнюю
дочку и править, как
государев отец. Но опытный царедворец Чареника был беспощаден: он мстил государю
за все те унижения, что претерпел сам, он
добился, чтобы Ханалаева дочка вышла за его сына; и даже Ханалай находил нужным
время от времени сдерживать его и напускать на
него яшмового аравана.
В середине зимы государя перевели в покои для слуг, где не было отопления под полом.
Варназд лежал ночами, вздрагивая от хохота пьяных стражников, в дверь, грубо забитую
досками, дул холодный зимний ветер. Весной государь простудился и заболел. Когда
Ханалай уверился, что Варназд не хнычет, а болен на самом деле, он встревожился.
Ханалаю вовсе не хотелось, чтоб о нем говорили, будто он извел государя. Ханалай
прислал государю лекарей и
опять позволил яшмовому аравану навещать больного. Как-то
Бьернссон сказал лекарю, что в спальне слишком много пыли и грязи.
- Это не мое дело, - возразил тот.
Бьернссон принес ведро и тряпку и вымыл пол, рассудив, что это проще, чем ругаться со
стражниками. Уже вытирая последние
половицы, он сообразил, отчего у тряпки такие странные остроухие концы. Это было одно