 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
лагеря, желая смертью доказать свою
верность. Конница его опрокинула осаждавших, утопила в Левом Канале несколько тысяч
мятежников и прошла в столицу. Так что вашему будущему министру Ханалаю теперь не
так легко взять
город: ведь он рассчитывал иметь Киссура у себя в лагере и поступить с ним сообразно
обстоятельствам.
Лже-Арфарра говорил что-то дальше, но Варназд уже не слышал. Кто-то схватил его за
рукав: Варназд опамятовался. Перед ним, на коленях, стоял Ханалай и протягивал кубок
вина.
Варназд поблагодарил и осушил кубок.
- Да, - сказал кто-то за столом, - на пиру не подписывают документы, но почему бы
нашему государю не пожаловать своего спасителя Ханалая кубком вина из своих рук?
- Кто я такой, - почтительно откликнулся Ханалай, - чтоб пить вино из рук государя?
- Не скажи, - возразили ему, - государь жаловал вино изменнику и колдуну Киссуру,
поднесет и тебе.
- У государя, - осторожно сказал Ханалай, - свои желания и планы.
- Государь, - сказал кто-то гнусным голосом, - восемь лет мог быть волен в своих
желаниях, а вместо этого потакал лишь
желаниям своих министров, столь скверных, что их каждый год приходилось казнить. И
вот страна лежит в г... и крови: и теперь государю поздно и трудно иметь свои желания.
А Шадамур Росянка развязно добавил:
- Ханалай! Этот человек не посмел сегодня покончить с собой! Убудет ли от его
трусости, если он поднесет тебе вина?
Варназда вздернули на ноги и вложили ему в правую руку кубок. Кубок был тяжелый,
серебряный с каменьями: на нем были вырезаны птицы в травах и олени в лесах, и по
искусности работы он
походил на небесный сосуд. Ханалай, улыбаясь, протянул руки. Все притихли.
Варназд размахнулся и выплеснул кубок в лицо Ханалаю.
Двое человек схватили Варназда за левую руку, и двое - за правую. Ханалай вытер лицо,
усмехнулся и сказал:
- Я, простолюдин, расстроил государя неуместной просьбой. Уведите его.
Поздно вечером в государеву спальню вошел Свен Бьернссон, он же яшмовый араван.
Государь лежал на постели и глядел в лепной
потолок, где были нарисованы солнце, звезды и прочий годовой обиход государства. Так
он лежал уже третий час. У двери сидели стражники, весело ругались и резались в карты.
Бьернссон постоял-постоял над Варназдом, окликнул его. У него не было особой жалости
к этому человеку. И, в отличие от Киссура,
Нана и даже Ханалая, он совершенно не мог себе представить, по какой причине он