 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
должен относиться к этому слабохарактерному,
вздорному и, вероятно, неумному юнцу как к живому богу.
Вдруг Варназд повернулся к нему, уцепился за рукав и сказал:
- Зачем я не мертв! И почему за ошибки мои должен страдать мой народ!
Бьернссон перекосился от отвращения, выдернул рукав и закатил Варназду пощечину.
После этого с государем случилась истерика.
- Самозванец, - кричал Варназд, - я отрублю вам голову!
На крик сбежались разрозненные придворные. Пришел и Ханалай с десятком командиров.
Посмотрел, как государь катается по ковру, ухмыльнулся и ушел.
Лекарь, Бьернссон и еще один стражник стали ловить Варназда, завернули в мокрые
простыни и уложили в постель. Лекарь боялся приступа астмы, но астма, странное дело,
пропала совершенно.
Варназд поплакал и заснул.
Бьернссон хотел было уйти, но увидел, что лекарь куда-то утек, стражники пьяны, и
кроме него о Варназде вроде бы позаботиться некому, - и, несмотря на некоторое
омерзение, остался. Свен
Бьернссон не без оснований полагал, что этот человек сильно виноват в бедах своей
страны: но стоит ли из-за этого рубить ему голову?
Варназд немного заснул, а потом проснулся ночью и долго лежал, не шевелясь. Он вдруг
с беспощадной ясностью понял, что жить ему - до тех пор, пока Ханалай не возьмет
столицу, ну, и еще две-три недели. Потом он стал думать о Киссуре. Он думал, что
Киссура
убъют, пожалуй, раньше. Ибо Киссур имел еще надежду оправдаться в глазах государя:
но не в глазах той своры, что оставалась в
столице, знала о его верности государю, и за эту-то верность и ненавидела. Варназд вытер
глаза и вдруг чрезвычайно удивился,
что думает о Киссуре, а не о себе. И тут же подумал о Нане: и тот был ему предан, и,
очевидно, погиб. И опять государь
удивился, что думает не о себе. А Андарз? Ведь тот был его наставником, таскал
десятилетнему Варназду сласти, подрался из-за него с Рушем, - сколько же горя он
причинил Андарзу, чтобы тот повел себя так, как повел?
Тут он подумал о Мнадесе; об Ишнайе; o Pyше - эти были мерзавцы, эти думали лишь о
власти и выгоде, казнь их была заслуженна,
весь народ ликовал. Однако скольких же это он казнил?
Луна зябла за решеткой в небе, как потерявшийся белый гусь, и Варназд вдруг заплакал,
поняв: Великий Вей, - как же это
получается? Ведь он не Иршахчан, не Киссур даже, чтобы рубить головы как капусту, - но
вот ему двадцать семь лет, и он
подписал четыре приговора четырем своим первым министрам!
Варназд посмотрел в угол и испугался. Там, не шевелясь, сидел давешний проповедник.
Теперь, в темноте, было видно, что это
действительно не человек, а большое светящееся яйцо, посаженное в грубую рясу. Свет